Александр вспомнил: отец его, бывший в то время в офицерской кавалерийской школе, которой начальником был Сухомлинов, видел царя на царскосельских маневрах, только тогда он был на коне, рядом с Вильгельмом, приехавшим на маневры со своим конем, в гусарской форме, как шеф Выборгского полка, и так вздыбившим своего коня и поскакавшим к полку, что царь даже растерялся и потрусил за ним неуверенной рысью, как самый заурядный денщик-ординарец. И когда Вильгельм на чистейшем русском языке приветствовал полк, а после, когда полк изготовился к атаке, обнажил шпагу и новел его в атаку артистически-картинно и даже грациозно-лихо, царь остался смотреть на него и выглядел ординарным и неказистым, если не сказать — растерянным и ничтожно маленьким, ибо героем дня был кайзер Германии Вильгельм, артист в гусарской форме полковника, но никак не он, самодержец и император России.
Мысли его прервал Ренненкампф:
— Штабс-капитан, вы все еще торчите здесь? Или вы не слышали, что я приказал вам: оставьте пакет и можете возвращаться восвояси.
Александр энергично ответил:
— Мне приказано генералом Янушкевичем вручить вам пакет, получить ответ и сообщить его в ставку, в Барановичи, а самому остаться у вас для связи со ставками и для координации действий вашей армии и армии генерала Самсонова. Так что, ваше превосходительство, я подожду, пока цирюльник закончит свое священнодейство.
Ренненкампф сменил гнев на милость и сказал:
— Хорошо, я сейчас освобожусь. — И, сорвав с себя простыню-пеньюар и оставшись в белоснежной сорочке, решительно встал и тут лишь, увидев новые погоны на Александре, удивленно произнес: — О! Вы уже — капитан? Это что же, за прошлый визит ко мне вы произведены в новый чин? Надеюсь, что после сего визита получите подполковника? — насмешливо спросил он, а брадобрею приказал: — Подай мне мундир и убирайся восвояси.
Парикмахер подал ему мундир, наскоро сгреб со столика все, что на нем было, сложил в пеньюар и удалился, и тогда Ренненкампф, явно остыв, сказал:
— А вы ревностно исполняете свою должность, капитан. Давайте пакет, теперь нам не мешают.
Александр отдал пакет и стал ждать, но Ренненкампф не торопился вскрывать его и спросил:
— Что-нибудь случилось? С Самсоновым, очевидно? Как он там, не перехватил еще отступающего от меня противника?
— Противник не отступает от вас, ваше превосходительство, а, поняв замысел Самсонова перехватить главные коммуникации восьмой армии и отрезать ей путь отхода, решил атаковать вторую армию и не дать вам возможности соединиться. Судя по тому, что семнадцатый и первый резервный корпуса противника уже атаковали шестой корпус Благовещенского, отбросив его от Бишофсбурга к Ортельсбургу.
Ренненкампф сурово посмотрел на него своими холодными, колкими глазами и спросил:
— Вы отдаете себе отчет в том, что говорите? Благовещенский, по моим сведениям, находится в районе Ортельсбурга, а противник — в районе Растенбурга, северо-восточнее, в трех переходах. Как же он мог отогнать Благовещенского к Ортельсбургу же? Кто сообщил вам эту ересь?
— За эту «ересь» великий князь повелел вчера уволить с должности начальника дивизии генерала Комарова, который неумело вел бой с противником, отдельными пакетами, а не всей силой дивизии, и командира корпуса, генерала Благовещенского, и едва всю ставку фронта не разжаловал в рядовые, — сообщил Александр.
— Он разве был в штабе фронта?
— Был. Вчера.
Ренненкампф подошел к карте, что висела в стороне, под огромным портретом царя, посмотрел на синие и красные флажки на ней, но не переставил их и о чем-то думал.
Александр продолжал:
— Однако, по всей вероятности, главный удар Гинденбург намерен нанести не на правом фланге второй армии, а на ее левом, как наиболее угрожающем внутренним коммуникациям восьмой армии, ибо в Монтово наша разведка установила скопление частей корпуса Франсуа…
— Кого-кого? — нараспев спросил Ренненкампф, обернувшись. — Какого Франсуа, если последний укрылся со своими разбитыми мною частями в крепости Кенигсберг?
— В том-то и дело, что он не укрылся, а погрузился в эшелоны и прибыл в Монтово.
— Предположим. Но Франсуа и Шольц — это всего два корпуса против трех корпусов Самсонова на его левом фланге. Это же чистейшая наглость — лезть на рожон против более сильного противника, да еще имея в тылу мою армию… Ничего не понимаю, — развел руками Ренненкампф и продолжал: — Это — не стратегия, это — авантюра самая что ни есть пруссаческая, — это уж я хорошо знаю. У немцев это в крови. А если моя армия настигнет этих стратегов с тыла? Это же конец восьмой армии! Нет, не верю. У вас явная дезинформация.