Кто же был прав?..
…Вот о чем все с большим беспокойством думал генерал Самсонов и посылал офицеров связи в корпуса и дивизии для ознакомления с положением на месте и получал один и тот же ответ: противник сопротивляется со всем упорством, похожим на отчаяние, и даже то и дело переходит в контратаки, и вводит в дело новые средства: блиндированные автомобили, оснащенные пулеметами.
Особенно упорные сражения ведет пятнадцатый корпус Мартоса: по нескольку раз переходит в атаку с переменным успехом.
Сейчас высшие штабные чины обедали вместе с Самсоновым, и майор Нокс, как истинный гурман, заметил:
— Суп отменный, доложу я вам, но одного все же недостает: томатов. У нас в Англии томатный бульон — любимое первое почти в каждой семье.
Филимонов немедленно заметил:
— То, что едят генералы, майору положено уплетать за обе щеки.
Нокс не остался в долгу:
— Но у вас, генерал, есть мудрая пословица: плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Так что у меня все еще впереди, ваше превосходительство.
В это время быстро вошел адъютант и сказал Самсонову:
— Ваше превосходительство, на прямом проводе — генерал Артамонов. Просит вас немедленно подойти к аппарату.
У Самсонова дрогнуло сердце, и он подумал: «Вот и случилось то, чего я более всего опасался: Артамонов будет кричать: „караул“», и устало поднялся из-за стола.
Артамонов сообщал: он атакован тремя дивизиями немцев, на помощь которым движется еще одна дивизия со стороны Лаутенбурга. Если немедленно не будет дано подкрепление со стороны корпуса Кондратовича, он, Артамонов, вряд ли устоит перед таким натиском противника.
— Незамедлительно, ваше превосходительство… Сегодня же чтоб Кондратович был на моем правом фланге. Или я не ручаюсь… — говорил, а вернее, кричал в телефон Артамонов.
Самсонов мягко прервал его:
— Леонид Константинович, против вас могут наступать лишь Две дивизии Франсуа, а не три. То есть корпус на корпус. Из Лаутенбурга идут, по всем данным, ландверные части, которые вот-вот будут атакованы Любомировым. Чего вы испугались? К тому же: я приказал придать вам третью гвардейскую дивизию, первую стрелковую бригаду и саперный батальон, плюс к этому еще и тяжелый артдивизион. И подчиняю вам Любомирова и Роопа. Этого вполне достаточно, чтобы вы могли контратаковать сами со всей энергией и настойчивостью, о чем я и отдам сегодня надлежащую директиву. Генералам Любомирову и Роопу я выношу строгое порицание за медлительность в своих действиях. Прикажите обоим атаковать тыл и фланг противника, особенно генералу Любомирову, как ближнему к нему на левом фланге, а не ограничиваться порчей железных дорог. Это — срам, а не боевое использование конницы.
— Слушаюсь, — соглашался Артамонов, но тут же продолжал свое: — Но конница теперь уже не сможет остановить противника, Александр Васильевич, и последний способен будет развить наступательные действия и может вынудить меня к временному отходу. К Сольдау, кстати, в коем его высочество верховный главнокомандующий повелел мне быть и не выдвигаться далее на север. Однако же я выдвинулся в целях достижения наших общих целей.
— Благодарю, но я просил вас выдвинуться севернее Сольдау не для того, чтобы вновь отходить к нему, а для того, чтобы атаковать противника елико возможно успешней. Повторяю, Леонид Константинович: если вы отойдете к Сольдау, вы поставите нашу армию перед катастрофой, ибо противник непременно постарается выйти в тыл Мартосу и Клюеву ударом на Нейденбург.
Артамонов решительно заверил:
— Александр Васильевич, ваше превосходительство, я не отдам приказ об отходе без вашего волеизъявления, и корпус будет стоять, как скала. Но я ставлю вас в известность, что немцы атакуют мои шесть полков своими десятью полками, тяжелой артиллерией, блиндированными автомобилями с пулеметами и только что принудили Иркутский и Красноярский полки отойти на восток и прекратить штыковой бой, который мои доблестные войска вели и уже было отбросили противника, да автомобили изменили бой в свою пользу, так как нам положительно нечем было поражать их.