— Поражать автомобили противника следует артиллерией и трофейными гранатами, кои, я полагаю, имеются у ваших нижних чинов в достаточном количестве. Сегодня я передаю в ваше распоряжение вторую пехотную дивизию генерала Мингина из корпуса Кондратовича, завтра к вам подойдет из Млавы третья гвардейская дивизия генерала Сиреллиуса, дивизион тяжелой артиллерии, саперный батальон. Продержитесь до завтра и завтра же начинайте атаку по всему фронту, совместно с кавалерийскими дивизиями генералов Любомирова и Роопа.
— Слушаюсь, — ответил Артамонов неуверенно и слабо, и тут голос его оборвался, как это часто случалось, но потом все же послышалось: — Если противник остановит…
На этот раз его голос совсем пропал, и Самсонов положил трубку в ящик полевого телефона, потрясенный до последней степени. Случилось то, что и должно было случиться с Артамоновым: на такого командира корпуса полагаться было рискованно, и Крымов предупреждал об этом, и вот он отступает. Самовольно, перепугавшись первой же атаки противника. Или намерен отступить и решил оправдаться мнимой атакой противника. Уволить его немедленно? Или подождать до утра следующего дня, когда к нему подойдут новые части? А если завтра будет поздно?
— Значит, значит, я напрасно согласился вчера с вами, господа постовские и прочие, — сказал он, а когда вошел в комнату, где Постовский и Филимонов уже прекратили обедать и напряженно ждали его, командующего, он мрачно произнес: — Противник атакует первый корпус. Генерал Артамонов — в панике.
И в комнате стало как на кладбище — тихо и горько.
И тут на улице раздались выстрелы и послышался шум и грохот ворвавшихся из-за города артиллерийских передков и обозных груженых бричек, на которых стояли во весь рост ездовые и нахлестывали лошадей кнутами.
— Что еще за безобразие? Что за часть? Остановить и наказать офицеров, — негодующе сказал Самсонов.
Постовский и Филимонов бросились на улицу, пытались остановить бегущих, а Постовский даже начал стрелять в воздух, но ничего не помогало. И в это время в толпу ворвался на рыжем коне какой-то офицер с черной повязкой через плечо, вслед за ним ворвалась группа казаков и, наезжая на мчавшиеся подводы и размахивая плетками, что-то крича и жестикулируя, преградили путь бежавшим и застопорили все: артиллерийские передки остановились, остановились обозные брички, сбились в толпу солдаты, и все разом стихло и успокоилось. И ездовые как ни в чем не бывало опустились на сиденья и стали делать самокрутки, а наиболее хозяйственные принялись собирать разбросанные там и сям буханки хлеба, рассыпанное пшено и ячневую крупу и даже мешки с мукой и водворять все это на свои подводы.
Это были части восьмого Эстляндского полка с полубатареей второй артиллерийской бригады второй дивизии корпуса генерала Кондратовича, сбитые противником с позиций в районе Фаулен — Логдау, которых стоявшие на окраине Нейденбурга обозные приняли за неприятеля и подняли панику.
Самсонова поразил внешний вид солдат: изможденные лица, не первой свежести обмундирование, отсутствие винтовок у некоторых и полное отсутствие офицеров, будто их всех выбили во время сражения. Потом уже, через несколько минут, они стали появляться среди солдат, мрачные и как бы пристыженные, и искали своих, а один, усатый и приземистый, начал раздавать тумаки направо и налево и кричать что-то неподобное, так что солдаты только переглядывались и вбирали головы в плечи.
— Поручик, узнайте, какая часть, почему находится здесь и почему поднялась такая паника, — сказал Самсонов адъютанту. — И доставьте ко мне того ретивого усача.
— Слушаюсь, — козырнул адъютант и заторопился на улицу.
Нокс, наблюдавший за всей этой картиной, тревожно подумал:
«Этого и следовало ожидать — бригада генерала Мингина подверглась атаке» — и сказал Самсонову:
— Что-то произошло на левом фланге, господин генерал. Я впервые вижу такого русского солдата. Кажется, это — из бригады генерала Мингина. Я утром был у него…
— Произошло не с солдатами, произошло с их командирами, — недовольно ответил Самсонов и пошел в кабинет.
Шел и думал: «Солдаты, по всей вероятности, самовольно покинули позиции и представляют собой не войско, а толпу. Что же это такое — отступать, когда кому вздумается? И что это за повадки в моей армии, коль нижний офицерский чин позволяет себе возмутительное рукоприкладство на виду у штаба армии? А что делают подобные субъекты на позициях? Срам», — заключил он и, войдя в кабинет, сел за стол и задумался. Значит, Нокс предвидел это отступление и поэтому молчал?