Самсонов был потрясен. И тем, что Нокс ничего не сказал о посещении фронта, и тем, что солдаты в панике отошли к Нейденбургу, и самим видом их. Измученные, исхудалые, в обветшалой одежде, многие — без оружия… Что же с них можно требовать? Как они могут воевать?
Робко вошел фельдфебель и, еще с порога, став по всей форме, отрапортовал:
— Пятого взвода, второй роты восьмого Эстляндского полка второй бригады второй дивизии фельдфебель Катков прибыл согласно вашему приказанию, ваше превосходительство.
Самсонов окинул его беглым взглядом, запыленного, в полинявшей гимнастерке и в помятых брюках с лысинками на коленях и в видавших виды сапогах в «гармошку», однако же с лихо закрученными огнистыми усами, и немного поостыл: службист, коленей не жалел, ползал по-пластунски вместе с нижними чинами, очевидно, под огнем противника, ибо картуз слева был прострелен пулей, — подумал он и спросил:
— Что же это вы, братец, такой герой, по всей вероятности, по коленкам вижу, а занимаетесь безобразиями: рукоприкладством?
— Никак нет, ваше превосходительство. Ударил малость своего односельчанина и его дружков, пропасти на них нету, как они есть заглавные баламуты и первыми кинулись во все лопатки с позиций. И еще кричали разные непотребные слова, мол, неча помирать тут заради генеральев, какие неспособные даже накормить солдат, а не только защитить их от германских пушек, какие всех нас перебьют вконец. Ну, и подняли всех в бега, так что я догнал этих вояк только под городом и по-свойски надавал им затрещин, за что полностью винюсь, ваше превосходительство. Их бы под суд, но какой теперь суд?
— Почему отступили? При каких обстоятельствах и откуда? А седьмой Ревельский полк, входящий в вашу бригаду, что делал в это время?
Фельдфебель вздохнул и с горечью ответил:
— Тоже отступил, ваше превосходительство. Мы поначалу выбили германца из Гросс-Гардинена и деревеньки Турау и пошли на Зееваль-де, но неожиданно германец открыл перекрестный артиллерийский огонь из тяжелых орудий из-за леса, а потом оттуда немецкая пехота пошла в атаку на нас с песнями, пьяная, кажись. Мы, конешно дело, встретили ее прицельным ружейным огнем, да еще пушкари наши поддали, но тут на нас, как град, посыпались гаубичные снаряды и подняли все вверх дном, так что земля и люди летели в небо. Страсть что было, ваше превосходительство! Шибко большой урон нанесли нам те гаубицы, так что к Липпау мы отходили без оглядки, извиняйте.
— А почему среди вас нет ни одного командира-офицера?
— Не могу знать, ваше превосходительство. Должно, потому, что они как есть отставшие. Да мы, ваше превосходительство, с дорогой душой погнали бы германца, так опять же наши трехдюймовки никакого особенного урона ему не делают, не достают до гаубиц. И еще, ваше превосходительство… — замялся фельдфебель.
— Говорите.
— Так мы же еще два дня не евши, так что сухари уже погрызли, как мыши, прости бог. И патронов осталось маловато.
Самсонов думал: а где же были командиры эстляндцев? И генерал Мингин, опытный командир дивизии? Наконец, где был и что делал командир корпуса Кондратович? Ведь отход второй бригады из дивизии генерала Мингина, да еще в то время, когда первая бригада атакует Мюлен, ставит весь левый фланг второй армии в очень тяжелое положение, ибо теперь левый фланг корпуса Мартоса открыт для противника.
И сказал Постовскому:
— Вызовите ко мне генералов Мингина и Кондратовича. Если они немедленно, сегодня же не восстановят положение, последуют новые осложнения для всего нашего левого фланга, а для Мартоса — особенно. Виновных в самовольном оставлении позиций накажите. — И спросил у фельдфебеля: — Не знаете, какие части противника наступали на вас?
— Шибко много. Я слыхал, что на нас шли семьдесят вторая бригада германцев, семьдесят пятая, ландверы и более сотни орудий, как говорили пленные, против двадцати четырех наших легких. Трудно было устоять, ваше превосходительство. До трех раз германец превосходил нас в пехоте, а в орудиях — до шести раз, ротный говорил.
— Какие у вас потери? — спросил Самсонов.
— Думаю, ваше превосходительство, что не менее тысячи нижних чинов и офицеров, как не более.
Самсонов прошелся возле стола, опустив голову и заложив руки назад, и у него пропала охота наказывать фельдфебеля. Не от хорошего он поднял руку на своего односельчанина, но только ли в его односельчанине дело?