Жилинский обнял ее за плечи — хрупкие и не очень-то сильные и сказал с непривычной нежностью:
— Ну, ну… Успокойтесь, сестра Мария: я всегда поддержу вас. Всегда. Так что исполняйте свое благородное дело, как велит вам честь русской женщины, и благословит вас бог.
Мария в порыве благодарности прильнула к его широкой груди и выдохнула из самой глубины душевной:
— Вы дали мне вторую жизнь, ваше превосходительство. И капитану Орлову дали, и я бесконечно признательна вам. Желайте мне удачи и силы все превозмочь.
— Капитану Орлову? — удивился Жилинский и совсем расслабился: — Желаю, конечно, желаю, мой друг. От всего сердца, — а когда Мария покинула кабинет, покачал головой и произнес: — Вот и сухарь Жилинский расчувствовался. Женщина же… И ведь — молодец! Видела бы, слышала бы несчастная баронесса Корф, какую прелесть воспитал Владимир Александрович из сего тайного сокровища Корфов. От какого-то придворного подлеца, да простит меня бог за такую речь о покойнике.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Мария возвратилась в Млаву со смешанным чувством радости и тревоги: радости оттого, что теперь она будет недалеко от Александра Орлова, который находится совсем рядом, в Нейденбурге, а тревоги — оттого, что военные действия происходят тоже совсем рядом с Нейденбургом и всякое может случиться. Но когда, прибыв в Млаву, она узнала, что Нейденбург занят противником, ее охватил страх: если Александр Орлов не успел уехать и остался в городе, или ранен, или пленен, или, упаси бог, убит и лежит где-нибудь бездыханно на чужой земле? Что тогда? Что она будет делать? Как будет жить? И расспрашивала у офицеров, попадавшихся на глаза, не видели ли они генерального штаба капитана Орлова, на черном автомобиле, но ей никто ничего вразумительного не мог сказать. Автомобиль видели, и не один, их в штабе первого корпуса было несколько, и на них разъезжали чины штаба, а был ли среди них капитан Орлов — разве узнаешь?
И Мария начала искать Орлова среди раненых, доставленных на приемный пункт только что, лежавших и сидевших где попало и ждавших очереди на перевязку и на отправление в Ново-Георгиевск и дальше, в тыл, но все было тщетно. И тут ей на глаза попался штаб-ротмистр Кулябко и радостно воскликнул:
— Баронесса Мария? Как вы кстати… Я три часа жду перевязки, а очередь все не доходит. Ради бога, сделайте мне протеже. Рана пустяковая, всего только в руку попало, а все же…
Мария и тому была рада и с готовностью приняла в нем участие.
И Кулябко рассказал: Александра Орлова он видел в последний раз в штабе армии, в Нейденбурге, на моторе, на котором они вместе приехали из Белостока, но потом Орлов уехал в Надрау, куда отбыл Самсонов, и более они не встречались.
— Полагаю, что он остался при штабе Самсонова, в Орлау. Оттуда получена категорическая директива Самсонова: взять Нейденбург во что бы то ни стало, и генерал Душкевич именно и занят подготовкой к маршу на Нейденбург. Завтра, надо полагать, он будет взят обратно, — заключил Кулябко.
Мария сердобольно спросила:
— Как же солдаты могут маршировать, если на них лица нет от усталости?
— А так, как маршировали, отступая сюда, к Млаве. Как маршировали, отступая от Уздау, от Сольдау — отовсюду, где должны были стоять насмерть, канальи. Если так будет продолжаться, они домаршируют и до Петербурга, скоты этакие.
Мария неодобрительно заметила:
— Они воюют уже десять дней без отдыха, без сна и пищи. Неужели они виноваты в этом, солдаты, а не вы, господа офицеры?
Кулябко ухмыльнулся и сказал:
— А вы мне нравитесь, баронесса: женщина, а рассуждаете, как полководец. Именно офицеров некоторых я и имел в виду. Высших даже… Но давайте лучше подумаем о том, где бы чем-нибудь подкрепиться, сестрица. Я чертовски проголодался, представьте. А тут еще кухни дымят кругом и разносят такие кулинарные ароматы, что хоть язык собственный глотай.
Он говорил все это, наблюдая, как Мария делала перевязку неторопливо, обстоятельно, как будто урок бинтования сдавала, гримасничал от боли, но крепился и понятия не имел, сколь серьезно было его ранение и что могло бы быть через несколько часов, не попадись она ему на глаза. И Мария не так легко добилась в приемном пункте разрешения сделать ему перевязку, так как таких раненых было более чем достаточно.
Врач — старичок с бородкой «козликом» — даже нашумел на нее:
— Оставьте меня в покое, сестрица. Мы не успеваем оперировать и перевязывать тяжело раненных, а легкие могут и потерпеть. И вы лучше бы помогали нам, а не тратили время на сомнительное красноречие. А вообще: кто вы такая и по какому праву позволяете себе мешать людям работать и приказываете мне, что надобно делать, а что не надобно?