Орлов позволил себе заметить:
— У вас характер более жесткий, ваше превосходительство, извините. Вы смогли бы сделать так, как сказали, а у Александра Васильевича…
Мартос не обиделся и сказал убежденно:
— Александру Васильевичу характера не занимать. Дело не в характере, капитан. Дело в том, что все мы фатально верили россказням-донесениям этого фанфарона, Ренненкампфа, враля и бездельника, о бегстве восьмой армии и уклонились на этом основании гораздо западнее, чем предполагалось первоначально… И тем самым оторвали Благовещенского от центра армии на два-три перехода… А теперь вся восьмая армия из-за преступного ротозейства Ренненкампфа атакует нас всей мощью и нам приходится отступать в невыгодных для нас условиях.
Орлов был удивлен: Мартос не слыл особенно разговорчивым, тем более с рядовыми офицерами, а слыл как диктатор, от которого все в штабе корпуса стоном стонали, особенно начальник штаба генерал Мачуговский, жаловавшийся Крымову на невозможность служить под началом Мартоса. Однако Орлов так же хорошо знал, что именно Мартос безостановочно сражался с противником во всю мощь, оттеснял его на запад и разбил несколько дивизий или потрепал их основательно, как то было с сорок первой дивизией у Ваплица и третьей резервной — у Хохенштейна, тридцать седьмой дивизией у Лана — Франкенау, то есть нанес поражение полуторным силам, сравнительно с силами своего корпуса.
И тем обиднее было, что после всего этого ему приходится отступать.
И Орлов спросил:
— Я не понимаю, зачем Александру Васильевичу понадобилось приезжать к вам, ваше превосходительство. Ставки фронта и великого князя определенно не одобрят этого. Не мне, младшему офицеру, судить, но мне кажется, что ему лучше всего было бы находиться в Млаве, чтобы иметь возможность руководить действиями всей армии.
Мартос — невысокого роста и черный, как грач, с неловко болтавшейся на боку саблей — золотым оружием за японскую кампанию, — сказал тоном печальнее печального:
— Странный и неожиданный это был приезд. Я готов был не поверить своим глазам и поэтому спросил у него: «Зачем вы приехали, ваше превосходительство? Вам всего лучше было бы находиться в Нейденбурге или в Млаве, поближе к левому обнаженному флангу, и оттуда управлять действиями всей армии, а не отрываться от нее ради одного или даже двух наших корпусов, с коими я и Николай Алексеевич справимся и сами… Ах, как вы огорчили меня, Александр Васильевич!» А он ответил: «Я хотел быть с войсками, с вами, чтобы помочь вам, если не наступать, то продержаться до поры, пока фланговые корпуса начнут атаку противника и отбросят его, о чем я отдал надлежащие директивы». Он еще надеялся на лучшее, а лучшее было так проблематично, ибо Благовещенский и новый командир первого корпуса Душкевич вряд ли что теперь смогут сделать. И окончательно для меня все стало ясным, когда Александр Васильевич, обняв меня по старой дружбе, вдруг тихо сказал: «Вы один можете спасти армию. И всех нас, дорогой Николай Николаевич». Я — человек не сентиментальный, а Крымов называет меня деспотом, но у меня мурашки побежали по спине от таких его слов: он ведь почти прощался со мной, мой старый товарищ по оружию, Александр Васильевич Самсонов, храбрейший генерал и чудесный человек и солдат. Значит, подумал я, уходили, изъездили огненного дончака, измотали своими допингами высшие начальники наши, и он уже не верит не только во что бы то ни было, айв себя. И я не исключаю, что он может что-либо с собой сделать, если обстоятельства так сложатся. Он — решительный человек, это все знают, кто был в Маньчжурии…
И он умолк, неразговорчивый и нелюдимый Мартос, кавалер золотого оружия и самый волевой и знающий дело генерал и командир, и Орлову стало не по себе…
У него еще и сейчас, когда он простился с Самсоновым, стояли в ушах слова Мартоса: «Он решительный человек… Может что-либо с собой сделать, если обстоятельства так сложатся…»
И приказал шоферу:
— В Нейденбург! Как можно быстрее!
И когда Нейденбург был уже на виду, охваченный дымом пожарищ, и когда уже послышалась артиллерийская команда, а вдали под облаками показался аэроплан противника, впереди из леса вырвался отряд немецких улан в шишкастых касках и было пересек дорогу, но, увидев автомобиль, направился навстречу Орлову.
Это было так неожиданно, ибо линия фронта была в нескольких верстах отсюда, что шофер растерялся и резко затормозил.
Орлов едва не навалился на него от толчка и раздраженно крикнул: