— Патриот и дурень одновременно. Хотел бороться с царем и поступил в польский легион пана Пилсудского, который сражается на стороне австрийцев. Сейчас Пилсудский прислал его узнать о настроении поляков после «Воззвания» великого князя, ну, а он увидел, как немцы издеваются и расправляются с поляками, сочувствующими русским, и далее Алленштейна не поехал. Между прочим, в Алленштейне фон Белов истребил два наших батальона, оставленных там Клюевым впредь до подхода Благовещенского, который так и не подошел.
— Он отступил за Ортельсбург.
— Знаю. Благовещенский отступил за Ортельсбург, Артамонов — за Сольдау, Кондратович вообще исчез в неизвестном направлении. Черт знает что делается!
— Капитана Бугрова не встречал? Кулябко, по-моему, специально приехал, чтобы подцепить его на свой крючок.
— Кулябко? За Николаем приехал? — переспросил Андрей Листов. — Вот же подлец. То-то он у меня спрашивал, не встречал ли я Бугрова и не говорил ли он чего-нибудь несуразного, как он выразился, читай: недозволенного, и не привез ли чего-либо, читай: противозаконного. Но Николай, надо полагать, уже разгуливает по Невскому, так что пусть ищет ветра в поле… У тебя папиросы есть? Я свои все раскурил с конниками, — заключил он и, достав не первой свежести платок, утер им худощавое лицо, разгоряченное и загорелое и от этого казавшееся еще более мужественным и энергичным.
Орлов дал ему папиросу, сам закурил и спросил:
— А чего ради Николай покатил в Петербург? С рукой что еще случилось? Или к Марии в гости? Так она здесь, в Млаве, я ее видел, — а, отведя Андрея Листова в сторону, сказал начальственно-строго: — Андрей, я по-дружески рекомендую тебе в который раз: поумерь свое красноречие. Видит бог, нарвешься на Кулябко или ему подобных и угодишь под военно-полевой суд вне очереди. Здесь — война, а не Новочеркасск или Ростов, и ты — офицер и поручик, а не мой брат Михаил, вольнодумец и одержимый. Не пойми меня дурно: я не жандарм, но твои же станичники донесут — и поминай, как тебя звали.
Андрей Листов хитровато улыбнулся, пригладил свои пшеничные усики и ответил:
— А ты спроси у моих ребят, что они говорят о войне: на погибель нас сюды пригнали, смертушка нас косит тут за здорово живешь, До каких же пор будут загублять православную душу?
— За чем хорошим Николай Бугров поехал в Петербург в такое тревожное для второй армии время? Он же приехал к нам воевать.
— Самсонов послал с письмом к Сухомлинову — Николай говорил. Наивный человек! Мавр сделал свое дело и может уходить. Самсонов — Мавр — сделал свое дело. Три корпуса, или даже два, посланные к нам, — это как раз то, что может оказаться лучшей помощью Жоффру, не будь он идиотом.
Орлов подумал: а этой бесшабашной голове, Андрею Листову, нельзя отказать в чувстве реального. И сказал более мягко:
— Вот это говорит военный человек, и мне приятно, что в твоей бесшабашной голове еще сохранились добрые мозговые извилины. — И спросил: — Ты — разведчик, скажи, какими силами немцы располагают на нашем левом фланге? Впрочем, давай спросим об этом лейтенанта.
Лейтенант не заставил себя упрашивать и рассказал: на левом фланге второй армии имеется два армейских корпуса, Франсуа и Шольца, пятая ландверная бригада Мюльмана, тридцать пятая резервная дивизия Шметтау и одна бригада Земмерна. К этому следует добавить почти всю тяжелую артиллерию восьмой армии да еще снятые в Кенигсберге крепостные орудия. С западного театра прибыли два корпуса: гвардейский резервный и одиннадцатый армейский и восьмая кавалерийская Саксонская дивизия.
— …И еще с востока идет первый резервный корпус фон Белова, а с севера, с Балтики, — ландверная дивизия фон дер Гольца. С востока же идет семнадцатый армейский корпус Макензена-воскресшего. Он-то, был слух, покончил с собой после поражения при Гумбинене, а теперь рвется в пустое пространство, чтобы восстановить свою репутацию битого генерала, — рассказывал лейтенант и добавил: — Так что, господа, дела вашей Наревской армии тяжелые. Тем более, что мы знаем решительно обо всех намерениях и передвижениях вашей армии по перехваченным телеграммам и через посредство резидентов подполковника Гофмана, а проще говоря, шпионов, которых у него на вашей территории предостаточно.
Орлов спросил:
— А к отступлению нашего первого корпуса Гофман не имеет отношения, как вы полагаете?
— Он ко всему имеет отношение. И он был уверен, что ваш первый корпус отступит непременно. Он вообще уверен во всем и ведет себя так, как если бы был командующим армией. Это все видят и знают. Но почему-то относятся к этому легкомысленно: мол, Гофман любит прихвастнуть. О, это коварная бестия, поверьте мне, и я не удивлюсь, если он через год-два станет генералом. А в общем — скотина и свинья порядочная, — совсем неожиданно заключил лейтенант и попросил закурить.