Сухомлинов думал: «Настыра редкостная. С ножом к горлу пристал. Откажи я — накляузничает государю. Согласись я — великий князь будет метать громы и молнии. Невольно приходится завидовать лорду Китченеру: он в Англии — голова всему. В России военный министр — мальчик для битья и козел отпущения одновременно». И скосил глаза на телефонные аппараты: почему никто не звонит? Можно было легко отделаться от этого визита. И спросил, будто ровно ничего не знал:
— У вас что… Совсем плохи дела и нет никаких надежд на лучшее?
И только теперь Палеолог нахмурился и ответил печально и тихо:
— Плохи, мой дорогой генерал Сухомлинов. Ваш атташе, граф Игнатьев, я полагаю, сообщает вам обо всем подробно. Но я скажу более кратко: кавалерийский разъезд армии генерала Клука наши обыватели уже видели в Компьенском лесу, недалеко от Парижа; Жоффр отступает, и где он остановится — один бог знает. Френч тоже отступает по направлению к нижней Сене. Видимо, чтобы быть поближе к Атлантическому океану на случай, если боши вздумают сбросить туда английский корпус. И вообще: маршал Френч все делает так, как требует его высокомерие, — отступает, когда и куда ему вздумается, с Жоффром не считается, так что сэр Китченер приезжал настраивать их взаимоотношения. Видимо, до сих пор не может забыть, что Жоффр отверг его план высадки английского корпуса поближе к Бельгии, чтобы помочь королю Леопольду подольше удерживать свои позиции у Льежа и Брюсселя. А теперь Льеж и Брюссель пали, и настала очередь Антверпена… Так что надежд на лучшее — кот наплакал, как у вас говорят.
— Это было правильным расчетом маршала Френча, — заметил Сухомлинов. — Если бы генерал Жоффр прислушался к нему, французские войска имели бы больше времени для сосредоточения и перегруппировки в связи с тем, что немцы вторглись в Бельгию и намеревались выйти во Францию с севера, главным образом. Бельгийская армия — хорошая и, вместе с английским корпусом, могла бы надолго задержать продвижение немцев. В этом случае события на западном театре могли бы пойти по иному пути. А может быть, и вся война.
Палеолог поднял на него удивленные глаза, пожал худосочными плечами.
— И вы уверены в этом? — спросил он.
— Уверен. И удивляюсь, почему лорд Китченер не настоял на этом плане. У него большой опыт ведения операций по Египту, Индии, Новой Зеландии и где он еще там воевал.
У Палеолога лицо налилось густой краской: об этом он никогда не задумывался, о возможных последствиях плана маршала Френча. Но в таком случае о чем думал Жоффр, Пуанкаре? Но не сказал об этом.
— Лорд Китченер предпочитает слишком усердно учить своих волонтеров петь: «Властвуй, Британия!», вместо того чтобы посадить их на пароходы и отправить на фронт. Поразительные союзники! Воюем вместе, а действуем врозь. Лорд Китченер любит говорить, что «немцы подстрелят французов, как вальдшнепов», и не любит докладывать своему кабинету об истинном положении дел на фронте и надлежаще помогать союзникам.
Он сказал это с сердцем и нетерпеливо заерзал в кресле, будто там вышли пружины и мешали сидеть, но потом, видимо, понял, что так говорить союзнику о союзнике же не совсем деликатно, и сделал Сухомлинову комплимент:
— Теперь я понимаю, почему вы являетесь почетным членом двух военных академий, и не удивляюсь, почему у вас столько врагов, начиная от господина Родзянко и кончая… Вы понимаете меня…
— Что-то вы, господин посол, сегодня много говорите мне приятных слов. Я весьма признателен вам, но…
— Понимаю: до вас дошли слухи о моем отношении к некоторым событиям в начале войны. Смею уверить вас, мой генерал, что все это сильно преувеличено. Дипломаты не очень-то горазды в военных вопросах и могут иногда и ошибаться.
Сухомлинов иронически заметил:
— Однако войну готовят дипломаты, а на нашу долю, военных, остается лишь расплачиваться за их ошибки.
— Именно военные готовят войну, а дипломаты всего только надлежаще оформляют общественное мнение, — поддел Палеолог.
— Не знаю, не знаю, — досадливо отмахнулся Сухомлинов. — Я хорошо знаю, что, если бы сэр Грей не убоялся некоторых германофилов в своем кабинете и решительно заявил Вильгельму, что Англия, в случае нападения на Бельгию, безоговорочно встанет на ее сторону, — Вильгельм никогда не решился бы вторгнуться в Бельгию и война приобрела бы совсем иной характер. Во всяком случае, Франция имела бы время для более разумной дислокации своих войск, чем то представилось ходом событий, и результат пограничного сражения мог бы быть иным.