И вновь, теперь уже по телефону, спросил у Сухомлинова: действительно ли при Сольдау все же случилось несчастье и два корпуса Самсонова окружены и разбиты?
Сухомлинов уклонился от ответа и ничего определенного не сказал. Но вскоре позвонил Бьюкенен и сообщил: у него в кабинете сидит майор Нокс, который представлял союзников при Самсонове и который видел все, что происходило на фронте второй армии. Не желает ли военный министр встретиться с Ноксом и послушать его более чем печальный рассказ о событиях последних дней в Восточной Пруссии?
Сухомлинов наотрез отказался, сославшись на чрезмерную занятость. И тогда Бьюкенен сказал в телефон:
— Ваше высокопревосходительство, дорогой генерал Сухомлинов, катастрофа генерала Самсонова — факт, и о ней говорит весь Петербург. Майор Нокс убежден, что вся операция в Восточной Пруссии была начата слишком поспешно, в угоду нашему другу Жоффру, и поэтому потерпела неудачу. Майор Нокс также убежден, что штаб фронта и верховного главнокомандующего безобразно координировал действия первой и второй армий, а вернее сказать, вовсе не координировал и не мог заставить Ренненкампфа воевать как положено. И что генерал Жилинский гнал Самсонова в три шеи вперед, но совершенно ничего не делал, чтобы помочь ему, и даже не возвратил ему второй корпус Шейдемана после того, когда великий князь разрешил это сделать. Майор Нокс обвиняет во всем Жилинского, а Ренненкампфа называет изменником воинскому долгу, как, впрочем, его уже называет весь Петербург, ибо генерал Самсонов был предоставлен самому себе и им не поддержан. Вы можете согласиться со мной или не согласиться, но от этого ничего не изменится. Армия генерала Самсонова пока выведена из строя, и я так и телеграфирую в Лондон правительству его величества.
Сухомлинов ответил:
— Я не могу, господин посол, разговаривать на подобные темы по телефону, если бы и знал что-либо. До тех пор, пока генеральный штаб не сообщит мне о положении на театре действий второй армии Самсонова, я лишен возможности сказать что-либо даже нашим уважаемым союзникам, ибо сам узнаю о новостях из канцелярии генерального штаба.
Бьюкенен не верил ни одному его слову, но и ничего иного добиться не мог: Сухомлинов не хотел давать повода великому князю подозревать его в распространении недоброжелательных слухов о ходе войны и о верховном главнокомандовании, — с него было достаточно того, что великий князь и без того не переносил его имени и делал все, чтобы держать его подальше от своей ставки и даже от царя.
Однако царь пока оказывал ему, Сухомлинову, полное доверие и от поры до времени вызывал для докладов по тем или иным вопросам войны. И выслушивал его с подобающим вниманием, как делал когда-то, будучи наследником и проходя курс кавалерийских наук под его начальством.
Вот и сейчас, — вызвав его во дворец, царь без всяких предисловий спросил:
— Владимир Александрович, Петербург наводнен слухами самыми ужасными о событиях при Сольдау. И послы союзников обеспокоены и одолевают Сазонова тревожными вопросами о событиях в Восточной Пруссии. Я жду от ставки доклада. Вы, конечно, осведомлены о ходе сражения в Восточной Пруссии. Что могло случиться, коль всем ведомо, что немцы отступают, а генералы Ренненкампф и Самсонов наступают? Или это не так? Прошу вас говорить мне все откровенно.
Сухомлинов был удивлен: царь до сих пор не имеет доклада ставки. Неужели великий князь и сам еще точно не знает о трагедии? И что он скажет, узнай, что о событиях в Восточной Пруссии царь спрашивает у него, Сухомлинова, а не у верховного главнокомандующего?
Но царь ждал, и медлить было нельзя.
— Вторая армия генерала Самсонова, ваше величество, потерпела неудачу, — ответил он и умолк, как бы подчеркивая всю значительность происшедшего.
— Неудачу или разбита? — спросил царь, сидя за столом.
— Неудачу, ваше величество. Окружены два корпуса, тринадцатый и пятнадцатый. Первый и шестой отошли к нашей границе: к Млаве и Мышинец.
— А почему называют ужасные цифры наших пленных: сто и даже сто десять тысяч человек? Это уже — три корпуса.
— Не могу знать, ваше величество. Очевидно, неприятельские лазутчики постарались. Я знаю, что в сражении с врагом на этом участке фронта находилось не более восьмидесяти тысяч, из коих ведь есть и павшие смертью храбрых, и раненые. Полагаю, что пленены могут быть тысяч тридцать.
Царь встал из-за стола, подошел к висевшей в стороне карте, посмотрел на нее и наконец спросил: