— Я полагаю, ваше величество, что тут затевается нечто коварное: наша разведка тоже сообщает, что Марию Васильчикову намереваются отправить из Вены в Петербург с какой-то тайной миссией относительно продолжения войны, — сказал Сухомлинов, сильно преувеличив сообщение своей разведки.
Царь как бы и не слушал его особенно, а продолжал медленно перелистывать книжечку с фамилиями генералов и неторопливо перечеркивал их. И неожиданно заметил как бы между делом:
— А вы напрасно тогда, Владимир Александрович, в июле, не согласились со мной, когда я решал вопрос о верховном командовании, и пошли против меня. Сейчас все могло быть иначе. Вы согласны теперь, что я был прав?
Сухомлинов отметил: «Согласен с чем? С тем, что верховным не стали вы, ваше величество? Или я, военный министр?» — и ответил уверенно:
— Вполне согласен, ваше величество. Гинденбургу сейчас было бы не до атаки Самсонова. И Ренненкампф воевал бы, как положено, а не держал бы армию в бездействии полторы недели.
Царь промолчал. Слова Сухомлинова можно было принять на свой счет, но можно было и отнести их к самому Сухомлинову, если бы он был на месте великого князя. Но одного Сухомлинов добился определенно: царь решил бесповоротно удалить великого князя с поста верховного главнокомандующего и дело теперь было лишь за временем. Это время наступит через год, когда он скажет графу и барону Фредериксу, но пути в ставку великого князя:
— Граф, мы сейчас будем в ставке, я приглашу великого князя к обеду, а вы пригласите его свиту, как обыкновенно, а завтра утром мы проводим Николая Николаевича на Кавказ.
И проводит. Отстранив от главнокомандования и сам став верховным.
Как и хотел в начале войны. И как хотела царица.
А сейчас он искоса посмотрел на антресоли — нет ли там царицы? И произнес совершенно равнодушно:
— Марию Васильчикову я заточу в монастырь, — и без всякой связи с предыдущим сказал: — Болгарский король Фердинанд держит сомнительный нейтралитет, чтобы побольше выторговать уступок у воюющих сторон. Он мог бы весьма помочь союзникам угрозой Константинополю и Дарданеллам и тем помешать выступлению Турции против России. Подлый… Родился от Орлеанской принцессы, а смотрит в рот Вильгельму.
— Фердинанд смотрит не только в рот Вильгельму, ваше величество, но и в его кошелек и получает сто пятьдесят миллионов франков займа.
— Придет время — история спросит с него за это предательство дела славян, — жестко произнес царь и, сев за стол, начал перекладывать с места на место карандаши, переставлять небольшие семейные фотокарточки, что явно говорило о том, что прием окончен.
Сухомлинов и хотел было уже просить позволения удалиться, однако царь нетерпеливо поворочался на зеленом венском стуле и спросил:
— Вы не виделись с Родзянко, Владимир Александрович? Он только что возвратился с фронта и рассказывает всякие небылицы о порядках на позициях. Я намерен навестить фронт в ближайшие дни и сам все посмотреть, вы не согласились бы меня сопровождать?
Сухомлинову слышать такие слова — все равно что заново народиться на свет божий, тем более что великий князь будет удивлен и подумает, не пора ли от неприязни друг к другу перейти если не к дружбе, то хотя бы к взаимотерпению.
И благодарно произнес:
— Я преисполнен чувства беспредельной благодарности вашему величеству за столь благосклонное ко мне отношение и почту за счастье сопровождать своего государя. А касаемо Родзянко, осмелюсь заметить, ваше величество, что его вмешательство в военные дела, находящиеся вне сферы полномочий Государственной думы, к тому же распущенной монархом за ненадобностью в данный момент, наносят непоправимый вред престолу и отечеству. И они, родзянки и гучковы, еще не сказали своего последнего черного слова. Они мнят себя над правительством и отечеством стоящими, а что будет, если война затянется и принесет нам новые беды и несчастья? Родзянки и гучковы потребуют отставки правительства и замены его Думой, если не более того, ваше величество, поверьте мне, — сказал он, зная, что тут уж царь ничего ему не сделает плохого, ибо царица твердит ему о том же каждый день.
Царь ничего более не сказал о Родзянко, которого не терпел. Сказал неожиданно о Балканах:
— Владимир Александрович, передайте Сазонову, чтобы он был осторожен с королем Фердинандом при попытках привлечь его на сторону России. Никаких уступок Фердинанду за счет Сербии я не допущу без согласия Сербии. И нажиму союзников в этом отношении Россия не поддастся. Равно как не поддастся и их нажиму — передать Буковину и Бессарабию королю румынскому Каролу. На войска Карола я вообще полагаться не могу. И от привлечения Карола на нашу сторону особенной пользы не вижу.