Поручик ответил: колонна — это часть третьей гвардейской дивизии, отступающей к Млаве по приказанию начальника дивизии, генерала Сиреллиуса, а почему отступает, только что заняв Нейденбург, никто не знает. Кто-то говорил, что противник приготовил гвардейцам ловушку в районе Нейденбурга, и начальник дивизии решил отойти из города, тем более, что он горел и находиться в нем было опасно.
Орлов видел: Нейденбург действительно горел и представлял собой сплошное пожарище, подожженный жителями и ландверами да еще снарядами то немецкими, то русскими, и оставаться в нем было действительно рискованно хотя бы потому, что здания могли обрушиться и наделать бед солдатам. Но покидать, отступать вовсе из города или из его окраин, где можно было расположиться, — кто приказал?
И он с негодованием сказал:
— Командующий армией приказал первому корпусу и вам, гвардейцам, приданным ему в подмогу, взять Нейденбург и удерживать его во что бы то ни стало до поры, пока корпус Мартоса отойдет к границе. Как вы могли нарушить приказ командующего, поручик?
— Я знаю об этом приказе, капитан, но, — беспомощно развел поручик руками и посоветовал: — Если вы поторопитесь, вы можете настигнуть генерала Сиреллиуса, который поехал в штаб корпуса для доклада. А что касается нас, младших офицеров, — то нас никто не спрашивал, надо ли отступать или нет. Я полагаю, что надо было наступать и использовать ночь для атаки противника, который этого от нас не ожидает. И помочь центральным корпусам спокойно занять новые позиции.
— Это мы и попытаемся сделать, поручик, — сказал Орлов и велел шоферу ехать в штаб как можно быстрее.
Но быстро ехать было невозможно: нога давала о себе знать на ухабах так, что в глазах мутилось. Но Орлов, превозмогая боль, все же добрался до деревушки Берггоф и тут, возле штаба корпуса, застал такую картину: полковник Крымов ходил туда-сюда возле генерала Сиреллиуса, а тот возмущенно говорил:
— …Но я ведь сам видел нашего офицера, который был в охране Мартоса и который сказал, что Мартос убит, штабные чины погибли и корпус пленен и что впереди ожидает ловушка из превосходящих сил противника. Что же прикажете делать: положить последних солдат и офицеров?
Крымов в полном отчаянии продолжал ходить и с болью в голосе, с укором и еле сдерживаемым негодованием говорил:
— Что вы наделали, ваше превосходительство? Что вы наделали? Вы же испортили все, и теперь мы вряд ли сможем прийти на помощь нашим товарищам по оружию, пятнадцатому и тринадцатому корпусам. Как же можно так воевать, если каждый командир позволяет себе поступать так, как ему заблагорассудится?.. Как хотите, ваше превосходительство, а я немедленно доложу командиру корпуса. От себя, как исполняющий обязанности начальника штаба корпуса и представитель командующего армией, настаиваю на том, чтобы вы немедленно, сейчас же, повернули свой отряд на Нейденбург и поддержали действия дивизии генерала Рещикова, направляющейся на Мушакен.
Генерал Сиреллиус разводил руками, пожимал плечами и беспомощно произносил:
— Теперь я уже ничего сделать не могу… Всю ответственность я беру на себя.
Орлов, не сходя с мотора, сказал:
— А что проку в том, ваше превосходительство, что вы берете на себя всю ответственность, коль приказ командующего армией не исполняется и десятки тысяч людей могут попасть в плен? Кому нужна ваша ответственность? Благовещенский оголил правый фланг по собственному почину и взял всю ответственность на себя. Артамонов оголил левый фланг армии и тоже взял всю ответственность на себя. А в итоге — вторая армия поставлена на грань катастрофы.
Сиреллиус выслушал Орлова молча, а потом спросил:
— Капитан, кажется? Быть может, вы соблаговолите сойти с мотора и представиться, а уже затем и говорить всякие благоглупости, если вам позволят это делать старшие по чину и положению?
Крымов жестко ответил за Орлова:
— Ваше превосходительство, благоволите уважать боевого офицера и личного представителя главнокомандующего фронтом, капитана генерального штаба Орлова, к тому же трижды раненного.
Сиреллиус увидел на груди Орлова крест Святого Георгия и извинился:
— Прошу извинить, господа. Темно, не заметил. И голова плохо соображает в суматохе сей…
Крымов поздоровался с Орловым, осведомился о самочувствии и, попросив его подождать немного, скрылся в домике, где был командир корпуса, а через несколько минут вернулся оттуда вместе с заспанным Душкевичем, который, застегивая на ходу гимнастерку, спросил у Сиреллиуса: