И Александр был тем более осторожным и все время посматривал по сторонам, но по сторонам решительно ничего особенного не было, а были лес, поляны, опять лес, потом возвышенности, и дым, дым стоял всюду от горевших зданий города.
А Трофимыч ехал себе и ехал на своем золотом дончаке и будто ничем не интересовался, а между тем глаза у него были острые и все видели, что следовало видеть, когда едешь по еще вчера бывшей территории противника, и были начеку.
— А немецкий язык не одолели, Трофимыч? — расспрашивал Александр, лишь бы занять время.
— Я-то? — искренне удивился Трофимыч. — А на кой он мне ляд нужон? Мое дело — служба, коня в исправности содержать да приказы начальства исполнять в точности.
Некоторое время опять ехали молча по мелколесью и неожиданно оказались перед довольно большой поляной.
Александр остановил коня, посмотрел на компас и озабоченно сказал:
— Трофимыч, а нам надо взять правее, иначе мы ненароком приедем к противнику, и придется поворачивать коней назад.
Трофимыч с полным пренебрежением ответил:
— Ну уж, ваше благородие, и такое скажете, извиняйте. С какой это стати я буду повертывать назад? Силенка, бог дал, еще держится в теле, так что не извольте сомневаться. Хоша харчишки, сказать по правде, стали не того, до сухарей дело доходило, извиняйте, если не по уставу выходит. Но опять же служба такая: есть харчишки чи нет, а супостата и нехристя, какой зарится на нашу землицу-матушку, след крушить под корень.
И, свернув в сторону, они пустили коней легкой рысью. И тут Александр заметил впереди: на дороге, у обочины овсяного поля, стоял на коленях человек, опершись одной рукой о землю, а другой что-то державший у груди, а рядом с ним лежали еще двое.
Александр подъехал ближе и увидел: стоявший на коленях держал одной рукой торчавший из груди конец пики и, опершись другой рукой о землю, смотрел безумно выкаченными серыми глазами куда-то в даль неба, на горизонт, будто там был убийца.
Недалеко от него в лужах крови лежали еще двое, мертвых. Никаких вещей возле них не было.
У Александра леденящие мурашки побежали от головы до пят и все в груди похолодело. Пика в сердце! Мирного человека! С какой же силой надо было ударить, чтобы пика сломалась, так как всадник конечно же ударил на полном скаку лошади?!
— Поляк и два немца. Видимо, уходили из Ортельсбурга в сторону границы, а не в глубь Восточной Пруссии, — сказал Александр и, спрыгнув с коня, подошел к мертвым, вынул конец пики из груди стоявшего на коленях, и из раны хлынула кровь, а поляк упал, как полено. — Пика — немецкая. Возможно, уланы резвились: кто попадет в сердце. И оставили о себе эту зловещую память.
Трофимыч смотрел на мертвых и молчал. О чем он думал — трудно было сказать, но по темному, как ночь, лицу его можно было понять: и он, видавший жизнь, был потрясен. И только сказал:
— На полном скаку делал, нехристь. На капусту след таких…
…Некоторое время они ехали молча, каждый думал о только что увиденном, и въехали на узкую лесную дорогу, благо она скоро кончилась и впереди показалась поляна. Александр остановился, посмотрел на солнце и хотел сказать, что они, кажется, приехали, как из леса, с противоположной стороны, вырвалась группа кавалеристов и во весь дух устремилась было вперед, но, увидев Александра и Трофимыча, остановилась, замешкалась, видимо боясь, что за ними, в перелеске, скрывается конница или пехота.
Александр удивленно произнес:
— Так и есть: в нашем тылу — уланы. Вы понимаете, Трофимыч, что сие означает?
Трофимыч весь напружинился, привстал на стременах и, расправив огнистую бороду надвое, словно степенную речь готовился сказать на станичном сходе, ответил:
— А чего тут не понимать, ваше скородие? Давайте готовиться к бою. Это они, нехристи, порешили тех людей, — и вынул из ножен шашку.
Александр был приятно удивлен: из второй, если не из третьей ведь очереди был Трофимыч, а такой спокойный и не теряет самообладания.
И сказал:
— Подождем, посмотрим, что они станут делать. Видимо, они полагают, что за нашими спинами есть кавалерия или пехота, и не решаются идти в атаку.
И в это время в стороне от улан показалась другая группа всадников, тоже замешкалась, будто искала кого, и, увидев улан, с гиком рванулась к ним, высоко подняв клинки и огласив поляну криками атаки:
— …а-а-а-а…
Орлов выхватил свой клинок и сказал:
— Это — наши, Трофимыч. Надо помочь. Вы — слева, я — справа.
Отрезать путь уланам к перелеску.
— Знамо дело, помочь след беспременно, потому пруссак норовит вон податься через поляну — к лесу. Трогай, Орлик, да поживей, — сказал Трофимыч своему дончаку так спокойно, как будто на работу поехал.