— Союзники не бегут, а отступают.
— Бегут. И Париж скоро будет наш. И вы побежите через несколько дней, господин штабс-капитан, — хвастливо разболтался лейтенант.
Андрей Листов возмущенно прикрикнул:
— Замолчите! Не то я расстреляю вас немедленно!
Лейтенант лихо покрутил рыжие стрелки своих торчавших усиков и сказал:
— Не имеете права, герр поручик, Женевская конвенция запрещает…
Александр продолжал допрос:
— Это вы убили поляка и двоих своих на дороге за лесом?
Лейтенант опустил голову и ничего не ответил.
— Подлые… Мирных жителей, с такой жестокостью, — сказал Александр и записал в книжке: «Уланы. Убили поляка и двоих немцев». И продолжал: — Откуда вы, из какой части и почему оказались в нашем глубоком тылу?
— Мы есть уланы первого резервного корпуса генерала фон Белова, посланы сюда проверить, насколько плотно занята вами территория между шестым и тринадцатым корпусами генералов Благовещенского и Клюева, какие здесь ваши части, какова их сила и не помышляете ли вы атаковать фон Белова с тыла. Или с фланга. Но мы, кажется, немного увлеклись и заблудились.
— А куда направляется корпус фон Белова?
— Я не знаю об оперативных планах командира корпуса. Корпус пока приостановил отступление, а куда он пойдет — не знаю. Вы ведь не знаете планов своего штаба?
— Отвечайте на мои вопросы и не задавайте своих, — сказал Александр.
— По всей вероятности, корпус фон Белова пойдет на Алленштейн, чтобы преградить вашему тринадцатому корпусу путь к Остероде и далее на север. Возможно, какие-то части повернут сюда, чтобы преградить путь на север и вашему шестому корпусу и не допустить соединения его со вторым корпусом генерала Шейдемана и всей первой армии фон Ренненкампфа.
— Вы отлично знаете фамилии наших генералов, лейтенант.
— О да! Вы их сами называете в ваших телеграммах. А мы их перехватываем.
Андрей Листов записывал, а Александр продолжал допрос:
— Каковы планы вашего командования на правом фланге генерала Шольца, в районе Сольдау — Лаутенбурга?
Лейтенант не хотел говорить всего и ответил как бы неуверенно:
— Я всего лишь — лейтенант и командир отряда, герр штабс-капитан. Откуда мне знать, о чем думает ставка или штаб? Я лишь знаю, что генерал фон Шольц испытывает затруднение…
— Это мы знаем. Отвечайте на мои вопросы и не виляйте. Смею вас уверить, что виляние ничего хорошего вам не сулит.
Лейтенант подумал немного, попросил закурить, а когда Александр дал ему папиросу и зажег спичку, лейтенант не мог прикурить — руки дрожали.
Александр подумал: «Знает, бестия, все, но не хочет говорить. Отправить его в штаб армии? Или к Крымову? Тому он скажет все, что следует», — и сказал теряя терпение:
— Лейтенант, у меня нет времени ждать вашего ответа, и я вынужден буду передать вас поручику, который настиг вас. Или говорите, или…
И лейтенант ответил:
— Хорошо, господин штабс-капитан, но прошу вас, не выдавайте моей фамилии. Иначе меня расстреляют свои. И даже за то, что не расстреляли вы.
— Ваша фамилия будет стоять под протоколом допроса, таков порядок. И вас уже не расстреляют, так как война для вас кончилась и начался плен.
Лейтенант сделал несколько затяжек, помял папиросу, дунул на нее, якобы сбивая пепел, которого еще и не было, и ответил:
— Хорошо, господа офицеры, я скажу вам нечто, чего ваша разведка не добудет никогда…
И начал говорить — негромко, чтобы не слышали уланы.
В это время где-то часто и тревожно застрочила сорока.
Андрей Листов поднял глаза и увидел ее на самой макушке какого-то сухого дерева.
А в небе увидел немецкий аэроплан…
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
В штаб фронта, в Белосток, Александр Орлов прибыл во второй половине дня.
Белосток был городком небольшим и тесным, с кирпичными домами в один-два этажа, с островерхими костелами и одной русской церковью, и мало чем отличался от уездных городов России, и был такой же пыльный, так что чистить сапоги не было и смысла. Однако Александр начистил свои сапоги до блеска и направился в бывшие полковые казармы, где находился штаб фронта.
Улочки города были забиты подводами, двигались они черепашьим шагом, мешали друг другу, а шум и крики кучеривших солдат, сидевших на них и стоявших на ящиках, на мешках с мукой, был такой, что даже звуков клаксона горластого автомобиля Крымова, на котором Александр приехал по милостивому разрешению его хозяина, и того не было слышно, и приходилось то и дело останавливаться и ждать, пока можно будет проскользнуть среди этого столпотворения на следующую улицу.