При одной из очередных остановок Александр спросил у ближнего ездового — немолодого белявого солдата в лихо сдвинутой набекрень фуражке-бескозырке, стоявшего на бричке с ящиками и бесполезно дергавшего вожжи, так как ехать быстрее было невозможно:
— Что везете, служивый, и куда?
— Снаряды, ваша благородь, да патроны, и еще мучицу. В какую-то Ломжу, только нагрузились и вот еще тащимся по этим пескам, как улитки, эва к концу войны поспеем к Самсонова армии. А вы откель будете, ваша благородь, как не секрет?
Александр подумал: «В Ломжу ехать куда более удобнее и ближе было бы с линии Белосток — Остроленка. Какой дурак придумал везти снаряды отсюда?» И ответил:
— Я — от Самсонова еду.
Солдат обрадовался, будто земляка увидел, придержал лошадей, которые и без того еле плелись, и оживленно спросил:
— От самой Самсонова армии? Как там управляются наши солдатушки с тем антихристом, с пруссаком? Бают, что наши солдатушки весь провиант съели, пока добирались до германца, а мы вишь?
Толчемся тут и уже пылью взялись, да еще эта жарища — не шибко разгонишься.
— Спасибо, родные, что хоть так, да едете. У нас действительно уже до сухарей дошло, так что торопитесь, бога ради, — сказал Александр.
Солдат крикнул своим дружкам, что были на соседних подводах:
— Фрол, Афанасий, Митрий, шумните там, какие попереди, чтоб шибчей погоняли! У Самсоновых солдатушек и сухарей уже нетути! — И, хлестнув лошадей куцым кнутом, крикнул: — Но-о, родимые, поднатужьтесь, сивки-бурки, поспешать надоть. Одними штыками германца к земле не пришьешь, милаи…
Александр пропустил мимо себя подводы и подумал: «Отсюда до нас — четыре перехода. Когда же они доберутся до корпусов, не говоря уже о дивизиях, о полках или об артиллерийских дивизионах? Эх, дела тыловые! Одно несчастье, если не больше».
Штаб-квартира главнокомандующего фронтом находилась в казармах стоявшего здесь до войны пехотного полка, в глубине просторного двора и в стороне от забитых сейчас повозками улиц, песчаных и истерзанных до крайности. В дальнем левом углу двора был рубленый домик, а у коновязи стояло несколько лошадей с торбами на мордах да санитарная двуколка. Из раскрытых окон рубленого домика неслись бравурные звуки граммофона и голоса не то пьяных, не то развеселых любителей такой музыки. Граммофон наигрывал марш: «Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам», а голоса пели:
Во дворе было много офицеров, видимо связных, некоторые из них хлопотали возле лошадей у коновязи, что-то наказывали денщикам, другие — стояли группками, о чем-то говорили и то и дело громко смеялись.
Александр мало кого знал и, козырнув, направился в здание штаба, перечитал едва ли не все таблички на дверях и, открыв дверь в приемную главнокомандующего, остановился на пороге.
В просторной комнате за столами сидело трое незнакомых офицеров — молчаливых и важных или сосредоточенных до предела, одетых с иголочки, с подчерненными усиками, и не обращали внимания, кажется, на весь белый свет, а не только на вошедшего незнакомого офицера.
В комнате слышался мерный, тихий шелест бумаг, скрипели перья и была прямо-таки торжественная тишина, и лишь звуки граммофона неслись со двора и голоса резвые, хмельные, нарушавшие эту величавую тишину, однако офицеры не обращали на это никакого внимания и делали свое дело, словно священнодействовали.
Александр подошел к самому большому столу, стоявшему невдалеке от массивной дубовой двери, окаймленной со всех сторон тяжелой бархатной портьерой, и отрекомендовался:
— Штабс-капитан Орлов, прибыл от командующего второй армией при пакете на имя главнокомандующего. Прошу доложить его высокопревосходительству.
И только теперь все подняли головы, удивленно посмотрели на гостя, вопросительно — на адъютанта главнокомандующего, капитана с черными усами и блестевшей, приглаженной, словно утюгом, русой головой.
— Их высокопревосходительство изволит пребывать в отлучке, — наконец ответил адъютант.
И все опустили головы и погрузились в занятия, почесывая за ухом концами ученических ручек в глубокой задумчивости.
— Как скоро главнокомандующий возвратится в штаб? — спросил Александр.
Адъютант недовольно поднял на него хмурые глаза, как будто увидел нечто из ряда вон выходящее, и сказал назидательно: