- Верно, - недовольно говорит Томилин, - утюгом и останешься, если потеряешь главное преимущество - высоту. Особенно, если еще в вираж встанешь.
- А что делать? Как же все-таки драться с "мессером"? - не унимается Ганя.
- Сверху бить надо. Вот так, - левая рука Томилина опускается ладонью вниз, изображая полет Ме-109, правая от плеча, наискосок режет пространство, настигая воображаемого врага. - Пикируешь. Разгоняешь скорость. Прицеливаешься. Бьешь. Снова уходишь вверх...
Любят летчики работать руками, изображать жестами эволюции самолета в полете. И надо сказать, что это наглядно, доходчиво и весьма динамично. Интересно наблюдать это со стороны, когда не слышишь, а только видишь. И особенно, когда инструктор разбирает ошибки летчика после полета на спарке, как изображает он взлет, полет по маршруту, в зону, фигуры высшего пилотажа. Потом, бросив на землю перчатки, будто посадочный знак, начинает строить заход на посадку, изображая руками крены, развороты и другие маневры.
Позже мне доведется видеть артистов эстрады, изображающих жестами, мимикой рыболова, охотника или кого-то еще, я буду восхищаться их мастерством, легкостью исполнения, но вспомнив инструктора-летчика, его жесты и мимику, невольно подумаю: "Далеко артисту до летчика".
И вот теперь, наблюдая стремительный взлет правой руки Томилина, будто воочию вижу атаку МиГ-3; Нанеся быстрый и точный удар, летчик правым разворотом стремительно уносится вверх, кренит машину влево, следит за противником, готовясь к повторной атаке...
Ничего не скажешь, наглядно. Но Хозяинов все-таки не унимается:
- Не так-то просто попасть в самолет с пикирования!
- Правильно, - неожиданно соглашается Виктор Матвеевич, - поэтому с сего же дня займемся тактикой воздушного боя. А то мы, чего доброго, "мессера" примем за "як", если немцы, не дай бог, звезду на нем намалюют. Будем изучать силуэты машин, размеры, положение их в прицеле... Врага надо уничтожать, а не хлопать в ладошки, когда гибнут наши товарищи. А чтобы уничтожать, надо уметь. Все! - заключил Томилин не терпящим возражения голосом и окинул всех твердым холодным взглядом.
Кто-кто, а я-то знаю его...
Впервые мы встретились с Виктором Матвеевичем в Борисоглебской авиашколе. Среди инструкторов он выделялся и внешностью и характером. Среднего роста, худощавый, подвижный, подчеркнуто аккуратный. Темные гладкие волосы. Бледное, чуть удлиненное лицо, толстые губы. Больше всего меня поразили его глаза: светлые, внимательные, очень холодные. Он казался властным, даже надменным. Я очень боялся попасть в его летную группу. И вдруг в начале этого года он приехал к нам на должность командира звена.
Мы, молодые летчики, размещались в общежитии, и у нас был старшина. Эту нештатскую должность исполнял пилот Сережа Максимов, высокий, рыжий и немного чудаковатый парень. Он очень любил командовать, даже писал приказы. Сам писал и сам зачитывал перед строем на вечерней поверке. Известно, что право писать приказы дано только командиру полка и вышестоящим начальникам. Сережа об этом, конечно, знал, но тем не менее....
По приказу Максимова мы ходили в наряд, дежурили в столовой, по его команде ложились спать. Одним словом, Сережа был нашим ближайшим начальником, непререкаемым авторитетом, сам же признавал лишь командира полка.
Но вот волей судьбы Сережа попадает в звено лейтенанта Томилина. Кто же старший? Томилин, у которого в подчинении только звено, или Максимов, у которого - полк. Максимов решил, что старший, конечно, он, и не преминул показать свою власть: в присутствии летчиков эскадрильи сделал своему командиру звена замечание.
- Встать! - тихо, но жестко сказал Томилин, и Максимов безропотно встал. Я тебе покажу, кто из нас старший. Все время будешь в правом нижнем углу...
- "В правом нижнем углу" - это значит на последнем месте в плановой таблице полетов. Таблица, составленная на летный день, рассчитана с точностью до минуты, но выдержать время до конца летного дня всегда что-то мешает. То погода, то еще что-нибудь. Тем, кто запланирован в последнюю очередь, как правило, в этот день летать не приходится. Зато в другой раз они начинают с утра летного дня. Иначе можно отстать от товарищей, выбиться из колеи подготовки.
Но Томилин сказал: "Все время..." Сказал не предвещавшим хорошего тоном, и Сережа, поняв, что это значит, изменился в лице. Он знал Томилина еще по Воронежскому аэроклубу, где тот был инструктором-летчиком, знал по авиашколе. Томилин на ветер слов не бросал...
Однако Сереже было известно и то, что Виктор Матвеевич любит людей волевых, энергичных и, как сам, независимых. Поправив ремень, гимнастерку, глядя Томилину прямо в глаза, Максимов сказал:
- Виноват, товарищ лейтенант. Прошу извинить.
С минуту Томилин смотрел на Максимова, стараясь понять, чистосердечно ли раскаялся его подчиненный.
Затем угрюмо выдавил:
- Ладно. Впредь не ошибайся.
И все свободно вздохнули. И мы, свидетели этого случая, и Сережа Максимов. Инцидент был исчерпан. Такой он, Виктор Матвеевич.
Итак, лейтенант Томилин сказал, что тактикой воздушного боя займемся с сего же дня. Как сказал, так и сделал. В тот же день мы приступили к работе. На поле недалеко от стоянки врыли столбы, десять в ряд по размаху крыльев Хе-111, самого большого из немецких бомбардировщиков. На метр от земли протянули несколько рядов колючей проволоки. Получилось что-то вроде забора.
- Теперь ты, наверное, объявишь наш замысел? - деликатно осведомился Стунжас, обращаясь к Шевчуку.
- Теперь можно, - ответил Анатолий. - Основная работа выполнена.
Действительно, пока мы не знали, что делаем. А все из-за Гани.
Прямо на старте, разобрав воздушный бой Бочарова, Томилин сказал, что надо подумать, как лучше сделать макет самолета-цели. Загоревшись идеей, Ганя сразу начал вносить свои предложения, начисто отвергая другие. Он шумел, горячился, что-то доказывал и слушать никого не хотел, считая, что лучше его никто ничего не придумает. Томилин сначала сердился, потом, слушая Ганю, смеялся и наконец принял решение:
- Думать будем втроем: Стунжас, Шевчук и я. Через час соберемся вместе.
И действительно, через час приступили к работе, но замысел пока оставался тайной.
- Теперь можно, - сказал Шевчук, - но прежде всего скажу, что автор проекта - Стунжас, а я всего лишь технический исполнитель...
Шевчук посмотрел на Ганю, и тот улыбнулся:
- Сказали бы сразу, и никто не стал бы оспаривать.
Шевчук дал Малолетке и Хозяинову длинный мелованный шнур, и через десять минут на столбах и проволоке появился контур Хе-111: крылья, повисшие на них моторы, между ними овальный, яйцеобразный фюзеляж с наростом внизу радиатором и пикой вверху - рулем высоты.
- Очерченный контур оплетем ветками и силуэт бомбардировщика будет готов, - любуясь работой, говорит Анатолий Шевчук. - Сейчас отсчитаем от него расстояния, обозначим каждую сотню метров...
- Это, конечно, неплохо, но "хейнкель" не единственный бомбардировщик Германии. Есть еще и "дорнье" и "юнкерс"... - говорит Максимов.
- Ты прав, Сережа, - отвечает Стунжас. - Но это легко поправить. Очертания "юнкерса", "хейнкеля" или "дорнье" при ракурсе в ноль четвертей, то есть при атаке в лоб или хвост, почти одинаковы, разница только в размахе крыльев. Поэтому мы сделаем не одну линию расстояний, а три.
- А "мессер"! - восклицает молчаливый Иван Малолетко. - "Мессера"-то забыли...
- И, верно. Мы поместим его на силуэте "хейнкеля", - предлагает Шевчук, внакладку побелим и все.
- Вариант не годится, - возражает Илья Бочаров, - "мессер" уплывет с первым дождем.
- Силуэт "мессершмитта" надо сшить из старых чехлов, - предлагает Хозяинов.