Внезапный удар ошеломил фашистов. Нападения снизу, из дымки, да еще с запада они никак не ожидали. Кохан бьет из всех четырех пулеметов. Ведомый второго звена фашистов горит и, скользнув на крыло, падает. Вот как нужно расправляться с врагом!
Но так сражаться надо уметь. Мы знаем, у Кохана это не первая победа. Он участвовал в войне с белофиннами и был награжден орденом Красного Знамени. За что - не знаю: за сбитые самолеты или за штурмовки. Сам он об этом никогда не рассказывал. А зря: мог бы многому нас научить.
...Впервые я увидел Кохана в прошлом году, когда прибыл в полк. Спокойный, тихий, медлительный Тимофей мало походил на летчика, тем более на истребителя. Я принял его за работника авиабазы. А потом вдруг встретил лейтенанта на полетах. Он оказался командиром звена. Летал так же, как ходил по земле: спокойно, уверенно. В первые дни войны, минуя очередную должность, Кохан стал командовать эскадрильей. Не сам, конечно, перешагнул - так захотел Девотченко, прежний командир полка. Очевидно, он знал Кохана как летчика и бойца...
Не успел еще первый "юнкере" долететь до земли и взорваться, как лейтенант Кохан атаковал второго. Бомбардировщики попытались сомкнуться, чтобы поддержать Друг Друга огнем, но было уже поздно: "Чайки", как осы, закружились вокруг.
- "Эрэсы" беречь! - подал команду Боровский, и летчики поняли, что бой будет недолгим, что штурмовка по-прежнему остается главной задачей. А сейчас надо только обезвредить врага, заставить его сбросить бомбовый груз, не долететь до цели.
"Чайки" клевали фашистов снизу, сверху, сзади. Конечно, не каждая пулеметная очередь достигала цели, но в воздухе стало тесно от огненных трасс. Вражеские летчики заметались, и Боровский немедленно воспользовался этим моментом. Разогнав самолет, он со снижением пронесся под группой "юнкерсов" и круто взял вверх, направляясь к ведущему. Стрелок начал было обороняться, но Боровский уничтожил его меткой очередью, а потом перенес огонь на кабину пилота. Бомбардировщик неуклюже перевернулся и рухнул вниз. Остальные бросились врассыпную, поспешно освобождаясь от бомбового груза. Наши истребители, разгоряченные боем, хотели было броситься вслед за ними.
- Прекратить бой! - подал команду Боровский, и все немедленно повернули назад.
Примерно в двадцати километрах от цели Боровский увидел группу командира полка. Она возвращалась в полном составе, даже подбитых не было. Самолеты шли монолитным строем. Над ними, как всегда, кружил командир полка. Вот он покачал крыльями, поприветствовал.
- Много огня, - говорит Писанко по радио.
Летчики понимают: придется дело иметь с зенитками.
После наших двух массированных налетов вражеские зенитчики стали намного осторожнее. Группу Писанко Они встретили довольно сильным огнем, а теперь вот и перед летчиками Боровского поставили мощную завесу.
- Маневрируйте! - крикнул ведущий.
Снаряды рвались спереди, сзади, со всех сторон взрывные волны швыряли машины, как щепки. Настоящий огненный ад. Но пилоты не дрогнули. Маневрируя, Они бросили машины к земле и на бреющем, едва не задевая винтами верхушки деревьев, прорвались сквозь полосу губительного огня. Как и накануне, по цели был нанесен мощный удар. Правда, и нашим досталось, больше всего Питоличу.
Снаряд зенитки разбил на его самолете нижние плоскости, хвостовые рули, сорвал с фюзеляжа обшивку. Раненный в ногу, истекающий кровью летчик упорно тянул на свою территорию Рядом, шел Мидин, его ведущий Они не могли за всеми успеть, и Боровский оставил с ними еще Кохана Вскоре сердце подсказало ему, что двух прикрывающих недостаточно на случай воздушного боя. Отправив основную группу вперед, он сам возвратился к Питолину.
Так и шли они вчетвером: впереди Мидин, позади Боровский и Кохан Уже над своей территорией, километрах в пятидесяти от Ржева, прямо перед ними появился "Дорнье-215" - фашистский разведчик. Он шел курсом на запад. Разве можно было его упускать?
- Патроны есть? - спросил Боровский.
- Найдутся... - ответил Мидин.
- Сбить, - последовал приказ.
И поединок начался. Боровский и Кохан остались с Питолиным. Его, раненого, мог сбить даже случайно появившийся вражеский самолет.
Фашисты не жалели патронов. А у Мидина их было в обрез, на две-три хороших очереди. Он не стрелял, Имитируя атаки, бросался наперерез врагу, когда тот пытался уйти. И каждый раз заставлял его сворачивать с курса Очевидно, фашисту надоела эта игра. Решив наконец, что истребитель не имеет боеприпасов, он уверенно взял курс на запад.
Этого Мидин и ждал Он подошел к разведчику сзади снизу и с дистанции в 50-70 метров ударил по кабине пилота. "Дорнье" перешел в пике. Мидин послал вдогонку еще одну очередь. Но в последний момент вражеский стрелок успел огрызнуться и пробил у "Чайки" бензосистему.
И вот наши летчики снова идут вчетвером. Впереди на подбитой, готовой вот-вот взорваться машине - Мидин За ним на безопасном удалении - истекающий кровью Питолин. Позади - охраняющие их Боровский и Кохан
Так и прилетели домой. После посадки Мидин не сумел дорулить до стоянки горючее кончилось. Питолин сел благополучно. Даже зарулил на стоянку и выключил двигатель А вылезти из кабины не мог: потерял сознание Товарищи бережно положили его на чехол, врач наклонился над ним, что-то сделал, и Миша очнулся. Когда "санитарка" тронулась, сказал:
- Я не прощаюсь, друзья! Я скоро вернусь!..
Но Питолин не вернулся в наш полк. Не получив от него ни одного письма, мы однажды помянули его как погибшего. Всякое могло случиться. Разве мало людей умерло в эшелонах и госпиталях? Но однажды, это было осенью 1943 года, Миша появился у нас нежданно-негаданно. Открыл дверь и прямо с порога гаркнул:
- Здорово, гвардейцы!
- Миша? - только и сказал Бочаров.
Да, это был он, Михаил Питолин - высокий, прямые волосы цвета соломы, такие же брови и ресницы, тот же рот, растянувшийся в улыбке до ушей. И "здорово" сказал, как прежде, упирая на "о" - он же пермяк.
- Мишка! - придя наконец в себя, заорал Бочаров и бросился к старому другу.
Мы обнимали его, тискали, хлопали по спине и плечам. А он, смеясь, восклицал;
- За что бьете, братцы?
- Мы же похоронили тебя, стервеца! Почему не писал?
- Каюсь, братцы, сейчас все расскажу.
...В госпитале Миша пробыл месяца два, но мы за это время тоже дважды успели перебазироваться, пока не осели наконец в Москве, на Центральном аэродроме. Миша писал, но его письма до нас почему-то не дошли. Так он оказался в другом полку и начал летать на "лавочкиных". Воевал и воюет. А сейчас с группой товарищей прибыл за самолетами. Илья Бочаров расстегнул у Миши комбинезон на груди, и мы увидели несколько боевых наград.
- Такие ордена впору носить большому начальнику, - сказал Илья, а Миша, немного смущаясь, ответил:
- Это не все, что положено. - Задрал игриво подбородок, прикрыл глаза и добавил: - Так-то, вот! Знай наших...
Второй раз мы увиделись с Питолиным через двенадцать лет, в Монино, в Краснознаменной Военно-воздушной академии. Проходя по коридору учебного корпуса, я услышал знакомый голос:
- Почему не приветствуете старших, товарищ майор?
- Мишка! - закричал я, увидев перед собой расплывшееся в улыбке лицо фронтового друга. И растерялся, не зная, что делать: в одной руке у меня тяжелая сумка с конспектами, в другой - фуражка. А он, ехидно улыбаясь, подсказывал:
- Не вздумайте приложить руку к пустой голове. Наденьте фуражку. Вот так. Теперь - руку к головному убору. Перед вами, если заметили, гвардии подполковник! Так-то вот, знай наших!
Мы обнялись. Спрашиваю:
- Неужели, Миша, у тебя такой чин?
Питолин важно прикрыл глаза: