Мы стали знать о делах наших соседей, общую обстановку на фронтах. В полк прилетел кто-то из штаба авиакорпуса, через час после его отлета начальник штаба пришел к нам в эскадрилью, собрал на беседу летчиков.
- Серьезные события назревают, товарищи, - сурово сказал Яков Петрович. Противник начал вести разведку аэродромов, железнодорожных узлов, перевозок. Первого июля разведчик появился над Вязьмой, второго - над Ржевом, четвертого и пятого побывал у самой Москвы. Активность противника, к сожалению, возрастает.
- Кому-нибудь доводилось встретить разведчика, подраться, сбить? интересуется Стунжас. - Какова обстановка с точки зрения тактики?
Николай Ульянович Стунжас особый у нас человек и летчик. Он тоже из молодых, но ему уже двадцать шесть. Однако дело не в возрасте. Он единственный в нашем полку человек с высшим образованием. До авиашколы был начальником цеха завода. По прибытии в полк его сразу назначили на должность командира звена и временна замполитом нашей эскадрильи. И он неплохо справлялся. Уже давно на эту должность приехал Акимцев, а мы по-прежнему, в силу привычки, а вернее, из уважения называем Стунжаса только по имени-отчеству и обращаемся как к старшему.
- Доводилось, - отвечает Топтыгин, - правда, не каждый раз удавалось сбивать, но летчики дерутся неплохо. Один совершил воздушный таран. ФамилияИмя.. Сейчас скажу, - застеснявшись, что забыл имя такого героя, Яков Петрович торопливо шарит в карманах, достает записную книжку, читает: Лейтенант Степан Гошко, с аэродрома Великие Луки. Таранил в районе Ржева. Разведчик шел на Москву. У Гошко отказало оружие...
Это был первый таран в период обороны столицы.
Фронтовая газета "За храбрость" несколько позже напишет: "Летчик Гошко вступил в воздушный бой с Хе-111, пилотируемым германским полковником. Поставив своей целью ни в коем случае не упустить врага, тов. Гошко самоотверженно бросился на него и протаранил". Указом Президиума Верховного Совета СССР от 24 июля 1941 года Степан Гошко был награжден орденом Ленина.
Через какое-то время газета снова напомнит о нем, о его боевых делах, о победах. И еще один раз. И будет молчать целых двадцать два года. Потому что Гошко уйдет из системы обороны Москвы, боевая судьба будет бросать его по полкам, по фронтам Великой Отечественной, но я не буду об этом знать и только буду помнить эту фамилию. А через двадцать два года, когда газеты будут писать о героях обороны Москвы, я буду собирать материал о Гошко, но мало чего найду, и чтобы хоть как-то понять душевный порыв героя, мысленно представлю себя в кабине "яка", на месте Степана Гошко, и напишу о нем заметку. И все время буду думать о том, куда же он все-таки делся, жив ли?
Пройдет еще восемь лет, и я его встречу. Мы будем бродить по осенним дождливым улицам небольшого подмосковного города, над которым когда-то летали и дрались, и майор запаса Степан Семенович Гошко, высокий седой мужчина с обгоревшим в воздушном бою лицом, как старому фронтовому товарищу, будет рассказывать мне о крутых поворотах своей судьбы и в течение целого вечера мы будем "летать" с ним "крыло к крылу" в районе Москвы и Демянска, над Ельцом и Ленинградом, над Псковом и Тарту...
Он расскажет, как падал в болото после воздушного боя и как выбирался оттуда с разбитыми плечом, рукой, головой. Как лечился и беспокоился, что небо ему закроют, И как воевал потом и снова лечился. Как в одном из воздушных боев восьми наших истребителей против восьми гитлеровцев летчики группы, которую он возглавлял, сбили семь "фокке-вульфов", а сами не получили ни единой царапины. Как перехитрил он однажды фашистского аса, а спустя какое-то время горел, хоронился от немцев в лесу, выбирался на свою территорию и не выбрался: ослеп, заблудился и, скитаясь, случайно вышел на хутор, занятый врагом, и попал в лагерь для русских военнопленных. Как потом освободили их наши танкисты. И как закончил войну, сделав последний полет в район Кенигсберга 9 мая, в день великой Победы.
Вспоминая, он будет называть имена боевых друзей, живых и погибших, вздрогнет и не сразу поверит, что один из погибших его товарищей - Володя Лапочкин - жив и здоров, ныне полковник запаса. И долго будет о нем расспрашивать. И только тогда мне станет известно, что Гошко, Титенков, Лапочкин - герои одного и того же полка, стоявшего в Кубинке.
Все это будет потом, а сейчас, вытянув длинную шею, начальник штаба с минуту молча глядит на нас, будто стараясь проникнуть в душу, и повторяет:
- В бою отказало оружие, и он, представьте, пошел на таран. Молодец, ничего не скажешь. Герой!
Шумим, восторгаемся подвигом. Кто-то предлагает слетать в Великие Луки, поговорить со Степаном Гошко и другими пилотами о воздушных боях, о тактике немецких разведчиков.
- Одну минуту, товарищи! - восклицает начальник штаба. - О тактике тоже скажу... При встрече с истребителями разведчик, как правило, старается уйти в облака. Если такой возможности нет, пикирует, пытается "затеряться" на фоне земли. Если истребитель преследует - несется по верхушкам деревьев, под хвост не пускает...
Начальник штаба ставит нам боевую задачу: одиночными экипажами прикрыть железнодорожные перевозки на участке Волоколамск - Ржев. Нам, молодым. "Командиры будут дежурить ночью", - говорит капитан Топтыгин. "Ну и отлично, думаю я, - пусть на здоровье дежурят, а мы полетаем".
Неясен вопрос: как прикрывать? Длина участка - добрые сто километров. Противник появится где-то на середине участка, а я нахожусь в начале. Он же не будет меня дожидаться. Намереваюсь задать вопрос, но меня перебивает Хозяинов: интересуется тем же
- Нельзя понимать так примитивно, - сердится Яков Петрович, - я думал, что вы догадаетесь сами. Надо найти эшелон и над ним патрулировать.
- А если их два, три? И все в разных местах? Начальник штаба с минуту молчит, удивленно глядя на летчиков.
- Вообще-то вы правы, товарищи. Соображаете, значит. Стратеги! Будете летать по маршруту Волоколамск - Ржев и обратно. По времени это составит сорок минут. Над Волоколамском - смена дежурства. Информацию о воздушной обстановке будете получать с, командного пункта полка и действовать в соответствии с обстановкой. Все. Вот это по существу.
Первое боевое задание... Взлетаю. С набором высоты и с курсом на юг выхожу на "железку". Разворот вправо. Иду в сторону Ржева. На карте проложен маршрут. Отмечены опорные пункты: Шаховская, Княжьи горы, Погорелое Городище, Зубцов. Указано время полета между ними. Командир полка приказал одновременно с выполнением боевой задачи изучать район, сочетая компасную навигацию с визуальной ориентировкой.
Откровенно говоря, мне сейчас не до этого. Меня распирает чувство свободы - впервые лечу по маршруту один. Испытываю необыкновенную гордость - впервые выполняю боевое задание, охраняю дорогу, по которой идут эшелоны. У меня в руках боевое оружие: два пулемета "ШКАС" и крупнокалиберный "БС". Стоит только нажать на гашетку... Правда, мне не приходилось еще нажимать, не было подходящего случая. А сегодня он может быть.
Внизу идет эшелон. Бросаю "Чайку" к земле, мне хочется пронестись на уровне открытых дверей вагонов, качнуть крылом, приветствуя людей, спешащих на запад, перевести самолет в набор высоты, громыхнуть залпом.
Но здравая мысль заставляет прижать самолет к горизонту, снова уйти на заданную командиром полка высоту - 3000 метров. Что бы я делал на бреющем, если бы выше меня появились фашисты? Мог ли отразить налет? Нет. Самолет - не снаряд, вертикально вверх не летает. Пока наберешь высоту, немцы разобьют эшелон. От одной этой мысли сразу бросает в жар.
Смотрю на часы: пора возвращаться домой. Иду вдоль железной дороги до поворотного пункта, затем беру курс на Алферьево. По пути захожу в пилотажную зону, выполняю несколько комплексов: переворот, боевой разворот. Так приказал командир.