А когда она переставала листать страницы книг, то переодевалась, по примеру императрицы, в мужской наряд и отправлялась охотиться на уток по берегам прудов или седлала лошадь и скакала вполне бесцельно, подставляя лицо ветру, – просто так, чтобы расслабиться. Остатки уважения к благопристойности вынуждали ее притворяться, будто она садится в седло таким образом, как села бы в амазонке, но стоило скрыться от посторонних глаз – и Екатерина тут же садилась по-мужски, верхом. Надлежащим образом об этом проинформированная императрица горько сожалела о таких пристрастиях всадницы, которые, как ей казалось, и были причиной бесплодия невестки. А Екатерина не знала, смеяться ей над такой заботой о ее потомстве или раздражаться ею.
Если великий князь пренебрегал Екатериной, то другие мужчины, напротив того, охотно и довольно открыто за нею ухаживали. Даже уполномоченный следить за царской невесткой весьма добродетельный Чоглоков, и тот смягчался при виде нее и время от времени отпускал в ее адрес комплименты, в которых ясно читалась неприкрытая похоть. Поддавшаяся когда-то очарованию Чернышевых, теперь она внезапно обнаружила, что ей приятны ухаживания нового члена их семьи по имени Захар: он стоил всех предыдущих. Захар появлялся на каждом балу и пожирал Екатерину глазами в ожидании момента, когда сможет с ней потанцевать. По слухам, они даже обменивались любовными посланиями. Елизавета, увидев это, насторожилась, и – в самый разгар флирта – Захар Чернышев получил императорский указ немедленно отправиться в свой полк, квартировавший далеко от столицы. Но Екатерина не успела даже пожалеть о его отъезде, потому что сразу же Захар был более чем успешно замещен весьма привлекательным графом Сергеем Салтыковым. Потомок одного из древнейших родов империи, входивший в число камергеров маленького великокняжеского двора, он был женат на фрейлине императрицы и имел с нею двух детей. Представитель расы «настоящих самцов», Салтыков сгорал от желания доказать это великой княгине, но осторожность пока еще удерживала его от активных действий. Присоединившаяся к Чоглоковым новая «надзирательница» и камеристка великокняжеской четы мадемуазель Владиславова доносила Бестужеву и Елизавете Петровне о том, как развивается идиллия, способная привести к двойному адюльтеру. Однажды, когда госпожа Чоглокова в десятый раз объясняла Ее Величеству, как ее тревожит пренебрежение великого князя, выказываемое им супруге, на Елизавету снизошло озарение, и она вернулась к мысли, преследовавшей ее со времен помолвки племянника. Как только что сказала ее собеседница, для того чтобы ребенок появился на свет, настоятельно необходимо, чтобы будущий отец «немного потрудился». Следовательно – что? Следовательно, чтобы добиться рождения престолонаследника, нужно воздействовать не на Екатерину, а на Петра Федоровича! Вызвав к себе Алексея Бестужева, императрица подробно обсудила с ним, каков может быть лучший способ решения проблемы. Факты таковы: после пяти лет брака супруг так и не лишил великую княгиню девственности. Однако, судя по последним новостям, у Екатерины завелся любовник, мужчина совершенно нормального сложения – Сергей Салтыков. А это означает следующее: надо обойти Сергея Салтыкова в скорости и подарить Петру Федоровичу возможность обрюхатить жену. Придворный лекарь Берхааве (Boerhaave) утверждает, что избавить Его Высочество от фимоза, делающего его неспособным удовлетворить его августейшую половину, можно путем маленькой хирургической операции. Естественно, в том случае, если операция не даст нужного результата, Сергей Салтыков окажется тут как тут, чтобы инкогнито исполнить роль оплодотворителя. Да и вообще лучше двойная гарантия зачатия, чем никакой. Иными словами, для того чтобы обеспечить Петру Великому потомство, лучше ставить сразу на две карты: позволить Екатерине проводить время со своим любовником, а одновременно подготовить ее мужа к тому, чтобы он мог иметь с ней плодотворные сношения. Династические заботы и дух семьи соединились здесь, чтобы подсказать царице мудрую стратегию, дающую ей в руки одновременно различные средства для достижения цели. Кроме того, сама никогда не имевшая детей, несмотря на многочисленные любовные связи, Елизавета Петровна не могла понять, почему женщина, не обделенная от природы физическими данными, способствующими материнству, не решается на то, чтобы получить из рук другого мужчины счастье, в котором супруг ей отказывает. Мало-помалу в мыслях императрицы измена великой княгини мужу, адюльтер, который вначале представлялся нелепым пустяком, приобрел характер навязчивой идеи, просто-таки священной, просто-таки приравниваемой к патриотическому долгу.
По наущению Елизаветы, госпожа Чоглокова, превратившаяся ради такого случая в самую близкую из подруг, отправилась объяснять Екатерине, что бывают ситуации, когда честь женщины заключается в том, чтобы потерять эту честь ради блага страны. И Мария поклялась великой княгине, что никто на свете, даже и императрица, не посмеет осудить ее за это нарушение супружеской верности. Таким образом, Екатерина могла теперь принимать у себя Сергея Салтыкова с благословения Ее Величества, канцлера Бестужева и семьи Чоглоковых – и отныне делала это не только для собственного удовольствия. А в то же самое время лично доктором Берхааве была произведена и маленькая, совершенно безболезненная операция на половых органах великого князя. Дабы убедиться в том, что один взмах ланцета сделал племянника «годным к употреблению», императрица подослала к нему молодую и красивую вдову художника Грота, о которой говорили, что ее мнению на этот счет можно доверять. Доклад вдовушки гласил: все в порядке! Впрочем, и великая княгиня сумела убедиться в том, что муж наконец стал нормальным мужчиной. Услышав эту новость, Сергей Салтыков вздохнул с облегчением, а Екатерина – тем более: дело в том, что Петру Федоровичу нужно было обязательно проявить себя в постели вовремя хотя бы разок, чтобы она смогла объявить его отцом ребенка, которого уже несколько недель носила под сердцем.
Увы! В декабре месяце 1750 года во время охоты у Екатерины появились сильные боли. Выкидыш. Несмотря на разочарование, царица и Чоглоковы удвоили внимание к великой княгине, побуждая ее сделать еще одну попытку – тем или иным способом, с Салтыковым или все равно с каким «дублером». Какая разница, кто будет настоящим отцом, важно, что есть фиктивный! В марте 1753 года Екатерина снова почувствовала, что беременна. Но – снова случился выкидыш, на этот раз на обратном пути с бала. К счастью, царица обладала завидным упрямством: вместо того чтобы потерять надежду, она стала подбадривать Салтыкова получше исполнить свою роль жеребца-производителя. И вот, спустя всего семь месяцев после второго выкидыша, подтверждается новая беременность великой княгини. Тут же известили Елизавету Петровну – она ликовала. Теперь все пройдет так, как надо, думала императрица. Беременность вроде бы протекала нормально, и она решила, что правильно будет услать куда-нибудь Салтыкова, ведь его услуги были уже ни к чему, – решила и сразу же передумала: все-таки для того, чтобы у невестки было хорошее настроение, лучше подержать любовника в резерве, по крайней мере до родов.
Конечно, раздумывая о будущем, о малыше, который должен явиться на свет, Елизавета Петровна сожалела, что это будет бастард, и пусть его признают наследником престола, на самом деле в его жилах не окажется ни капли крови Романовых. И решала: все равно этот генеалогический обман, никому, естественно, не известный, лучше, чем воцарение этого несчастного бедняги, двенадцатилетнего теперь уже царевича Ивана, рязанского узника, которого, как предполагалось, впоследствии перевезут в Шлиссельбургскую крепость. Притворяясь, что верит, будто ребенок Екатерины – законный отпрыск Петра Федоровича, императрица окружала вниманием и заботой мать-прелюбодейку, без которой ей уже невозможно было обойтись. Ее раздирали противоречия: с одной стороны, грызла совесть из-за затеянного ею немыслимого мошенничества, а с другой – как было не гордиться собственной предусмотрительностью, обеспечившей непрерывность династии. Ей хотелось бы высказать негодование, возмущение прямо в лицо этой ловкачке, этой закоренелой распутнице, но… но ведь чувственность великой княгини, ее безнравственность, ее дерзость были так схожи с чувственностью, безнравственностью, дерзостью самой царицы! Нет, какое там негодование – надо сдерживаться, ведь завтрашние историки по ее поведению станут судить о ее царствовании. И пусть уж в их глазах, как и в глазах придворных, Ее Величество выглядит государыней, с благоговейной надеждой ожидающей дня, когда ее обожаемая невестка произведет на свет первенца великого князя Петра, этот ниспосланный провидением плод любви, благословленной Церковью. Потому что это не женщина должна родить – это сама Россия сейчас готовится разрешиться от бремени, подарить жизнь своему будущему императору.