И вот где-то в середине 1755 года, точнее – на Троицу, в Санкт-Петербург приезжает новый полномочный посол Англии. Его зовут Чарлзом Генбери Уильямсом (Charles Hambury), а среди сопровождающих его лиц сразу становится заметен молодой и резвый польский аристократ Станислав-Август Понятовский.
Двадцатитрехлетний Станислав был помешан на западной культуре, посещал все европейские салоны, был лично знаком в Париже со знаменитой мадам Жоффрен, которую называл «мамой», в Лондоне водил дружбу с министром Горацием Уолполом (Horace Walpole).
Считалось, будто он говорит на всех возможных языках, отлично чувствует себя в любом климате и нравится каждой женщине. Едва приехав в Россию, Уильямс подумал о том, что надо бы использовать «поляка», чтобы соблазнить великую княгиню и сделать из нее свою союзницу в борьбе, которую он предполагал вести против пруссофилии великого герцога. Канцлер Алексей Бестужев, которого поддерживала в этом вся «русская партия», был, впрочем, готов помочь британскому посланнику в осуществлении его замыслов. Обладая завидным чутьем, он желал видеть Россию откровенно держащей сторону Англии в случае конфликта с Фридрихом II. Если верить слухам, то ведь и сам Людовик XV, опасаясь новой войны, стремился возобновить отношения с Россией! Каждый день беседуя в гостиной со Станиславом Понятовским, Екатерина все больше погружалась в характерный для Европы того времени хаос. Не отдавая себе в этом отчета, она видела за всеми международными проблемами прекрасное лицо поляка. Но Станислав, несмотря на огромный успех в свете, был чудовищно застенчив. Весьма скорый на словах, он столбенел от почтения перед грацией, элегантностью, умением великой княгини метко ответить на любой вопрос. Сгорая от желания, он немел, не решаясь высказать его. Помог влюбленным Лев Нарышкин – веселый спутник Сергея Салтыкова в его забавах. Именно он заставил Станислава Понятовского осмелиться и перепрыгнуть через пропасть. Верная камеристка Екатерины, мадемуазель Владиславова, сделала все, чтобы облегчить им возможность первых свиданий в Ораниенбауме. Всегда падкая на сплетни, касающиеся интриг и интрижек, императрица вскоре узнала, что невестка нашла замену Сергею Салтыкову, что последнего ее любовника зовут Станиславом Понятовским и что голубки неустанно воркуют, а муж, которому в сущности это совершенно безразлично, закрывает глаза и затыкает уши.
Елизавету Петровну не обеспокоила и не рассердила новая выходка невестки, но ей подумалось: а не скрывается ли за этой любовной связью какая-то политическая интрига. Ей вдруг почудилось, будто в России существует два соперничающих двора: «большой» – двор Ее Величества и «малый» – великокняжеский. И еще ей показалось, что интересы этих двух эманаций власти сугубо противоречат друг другу. Чтобы убедиться, каковы истинные симпатии традиционно франкофильского «большого двора», Людовик XV послал высококлассного эмиссара – сэра Маккензи Дугласа (Mackenzie Douglas). Шотландец по происхождению, кавалер Дуглас был приверженцем Стюартов, укрывшимся во Франции, и принадлежал к «параллельному кабинету» Людовика Возлюбленного, называвшемуся «Тайной короля». Прибыл Дуглас в Россию якобы ради покупки мехов, а на самом деле – чтобы передать царице секретный код, который позволит ей переписываться с Людовиком без посредников. Прежде чем Дуглас пустился в дорогу, его предупредили о том, что его миссии предстоит быть куда сложнее и деликатнее, чем казалось, потому что отныне Лондон платил Бестужеву за то, что он согласился на англичан работать. И даже великая княгиня, при поддержке нынешнего своего любовника Понятовского, как говорили, склонялась на сторону Британии. Прежде отдаленный от польского двора князь сейчас снова был к нему приближен, получив официальное признание: между делом его назначили представителем короля в России. Теперь его присутствие здесь было узаконено, и Екатерина увидела в этом знак того, что ее связь с поляком ожидает мирное будущее. Впрочем, она и без того успокоилась на этот счет, благодаря недавней перемене отношения к себе Алексея Бестужева. Присоединившись к великому канцлеру в клане друзей Англии, Екатерина почувствовала, что никакая опасность и никакие нападки больше ей не грозят: была отменена даже отвратительная слежка, объектом которой, по приказу императрицы, являлась великая княгиня. Теперь Елизавете Петровне шли из Ораниенбаума донесения только по поводу ориентированных на Пруссию выходок ее племянника.
В этой обстановке взаимной слежки, осторожного торга и вежливой лжи в Санкт-Петербурге был состряпан первый договор о том, как следует вести себя разным государствам в случае франко-прусского конфликта. Но, пока велись эти державшиеся в строгой тайне переговоры, 16 января 1756 года в Вестминстере внезапно было подписано новое соглашение, в котором черным по белому оказалось сказано: если война станет всеобщей, Россия присоединится к Франции в ее борьбе с Англией и Пруссией. Столь резкая перемена союзников сильно удивила непосвященных и возмутила Елизавету. Теперь не оставалось сомнений: Бестужеву кто-то заплатил больше, и он решил пожертвовать обязательствами чести, принятыми Россией раньше в отношении Пруссии. Что касается Екатерины, с ее непостоянством и гуляющим в голове ветром, то она только обрадовалась возможности присоединиться к великому канцлеру в такой скандальной истории. Да она и всегда легко подпадала под влияние французского духа! Ярость Елизаветы, вызванная политическими проблемами, еще усилилась из-за оскорбленного самолюбия. Нынче она уже преисполнилась сожалений о том, что именно канцлеру Алексею Бестужеву было доверено вести международные переговоры, тогда как вице-канцлер Воронцов и братья Шуваловы советовали повременить с ними.
Приключение с Валькруассаном, случившееся уже тогда, когда приезжал в Россию другой французский агент, Дуглас, показывает, что Валькруассан был отправлен совершенно иными лицами, чем Дуглас, и это именно бывало в царствование Людовика XV, который через доверенных лиц вел свои сношения мимо министерства. Дуглас Маккензи, шотландский якобит (приверженец Стюартов), живший во Франции, был отправлен в 1755 году в Россию с инструкциею, написанною принцем Конти, который был тогда доверенным человеком у короля и которому очень хотелось попасть в польские короли или если уже этого нельзя, то хотя в герцоги курляндские; не прочь он был и жениться на императрице Елисавете; во всяком случае, он желал побывать в Петербурге. Дуглас должен был явиться в Россию как дворянин, путешествующий для собственного удовольствия и для поправки здоровья. Он должен был остановиться в Курляндии под предлогом отдыха, а между тем проведать, в каком положении находится это герцогство, что думает курляндское дворянство о ссылке своего герцога Бирона, в каком положении финансы и правосудие в стране, сколько русского войска в Курляндии. В Петербурге Дуглас должен был осведомиться об успехе переговоров Уильямса насчет субсидного трактата о состоянии русского войска, флота, торговли, как расположен народ к настоящему министерству, как велик кредит Бестужева, Воронцова, фаворитов императрицы; о влиянии последних на министров; о судьбе царевича Ивана, бывшего царя, и о судьбе отца его; о расположении народа к великому князю Петру, особенно с тех пор, как у него есть сын; нет ли у царевича Ивана тайных приверженцев и не поддерживает ли их Англия; о видах России на Польшу касательно настоящего и будущего; о видах ее на Швецию; о причинах, заставивших вызвать из Украины гетмана Разумовского, и что думают о верности малороссиян и как с ними обходятся в Петербурге. Свои наблюдения Дуглас должен был доставить во Францию не прежде, как выехав из России, или через шведское посольство в Петербурге; и тут в своем отчете он должен был употреблять иносказательные выражения, например, если Уильямс имеет успех, то писать: «Черная лисица дорожает»; если кредит Бестужева ослабевает, то писать: «Собольи меха упадают в цене» и т. п. О первом пребывании Дугласа в России, в 1755 году, мы не имеем известий; только в депеше Уильямса от 7 октября читаем: «Когда приехал сюда какой-то господин Дуглас из Парижа, то одержимый подозрительностью австрийский посланник спросил его: чего он хочет в России?