— Однако мы, господин генерал, получили в качестве подкрепления только несколько батальонов итальянцев и домобранов.
— А единственная заслуга итальянских оккупационных войск — это Плевля! — снова вмешался Майер. — Все остальные сражения они проиграли. Партизаны бьют их, где только могут!
— Где сейчас находится партизанская бригада? Каков ее численный состав? — обратился Литерс к Гансу Гельму.
— Я, наверное, располагаю наиболее свежими данными об этом, — хладнокровно продолжал Майер. — Вчера она ушла из Меджеджи. — Он встал, подошел к Турнеру и показал на карте: — Сегодня они где-то в этом районе, между Романией, Деветаком и Яхориной. Скорее всего, они движутся долиной реки Прачи, а возможно, вошли уже в Рогатицу.
— А ее численный состав?
— В Рудо было около тысячи двухсот человек, сейчас в бригаде, наверное, свыше полутора тысяч. По всей вероятности, в ее состав уже вошел батальон белградских коммунистов.
— У вас есть свои люди в бригаде? — снова обратился к Гельму Литерс. — Гестапо должно принять активное участие в этой операции! — добавил он.
Вопрос Литерса поставил гестаповца в очень щекотливое положение — солгать он не смел, но в то же время знал, что еще опаснее сказать правду. До этого он с удовольствием наблюдал за перепалкой генералов, теперь же все взгляды обратились к нему. Не зная, на что решиться, он почувствовал, как покрывается холодным потом.
— Мы в основном в курсе дела, — осторожно начал он.
— Пожалуйста, конкретнее, господин Гельм! — сказал Бадер.
— У нас есть свой человек в бригаде...
— Вас же попросили быть конкретнее! — резко перебил его Литерс.
— Нам необходимо это знать! — поддержал его Резенер.
— Не смущайтесь, будьте уверены, что мы умеем хранить тайны! — улыбнулся Бензлер.
Гельм сглотнул слюну. Ему было не по себе.
— Все же мне не хотелось бы вдаваться в подробности, — пытался он вывернуться. — Я обязан беречь агента и хранить всю операцию в строжайшей тайне... Речь идет о бывшем корреспонденте «Времени» Нусрете Калянаце, который работает на нас еще с 1938 года. Связь с ним нам держать трудно, так как мы не знаем маршрута бригады...
— И это все? — презрительно взглянул на него Бадер.
— Как раз в эти дни мы проводим еще одну операцию по внедрению в бригаду нашего человека. Это бывший партизан, а сейчас наш агент, Алоиз Кочмур. Вероятно, со вчерашнего дня он уже находится в бригаде. Его, как бывшего партизана, не должны заподозрить.
— Способ связи? — спросил Кайзерберг.
— Как я уже сказал, именно это и представляет наибольшую трудность, — вздохнул Гельм.
— Какие задания даны этим людям? — вмешался Бадер.
— Задания самые общие...
— Конкретнее! — нахмурился Литерс.
— Пока им дано задание установить численный состав, вооружение бригады и планы Верховного штаба, который, по нашим сведениям, движется вместе с бригадой. Иными словами, они должны представить нам общие сведения о противнике.
— Спасибо, господин Гельм! — сказал Литерс. — Позднее мы поговорим с вами с глазу на глаз подробнее. И с вами тоже, господин Майер!
— Слушаюсь, господин генерал! — щелкнул каблуками Майер.
Генерал Бадер посмотрел на часы и, улыбнувшись, сказал:
— А теперь, господа, перейдемте в соседний зал: ужин подан!
9
Встреча с Хайкой
Первые бои, первые потери и первая победа... На примере героев и павших бойцов партизаны учились бороться за свободу... Бригада уже захватила в плен значительное количество вражеских солдат и офицеров, в то время как немцам не удалось взять в плен ни одного партизана...
Жители Рогатицы и окрестных сел тепло и радушно встретили Первую пролетарскую бригаду. Партизаны, отдохнув и пополнив запасы продовольствия, хорошо подготовились к предстоящим боям и трудным маршам. Несколько четников, среди которых были и агенты Дражи Михайловича, пытались вызвать смуту сначала среди населения, а потом и среди рогатицких партизан. Зная, что в памяти крестьян еще живы преступления усташей, совершенные в отношении сербов в первые дни восстания, они стремились разжечь вражду между сербским и мусульманским населением, подчеркивая, что многие мусульмане пошли в партизаны и даже стали коммунистами, а все партизаны, дескать, — пособники немцев и усташей. С одной стороны, это вызвало панику у части мусульманского населения, опасавшегося расправы, а с другой — привело к тому, что кое-где к партизанам стали относиться недоверчиво.
Гаврош, хорошо понимая опасность подобных провокаций четников, на собрании омладинцев роты вместе с Шилей и Воей поставил вопрос о необходимости всеми способами бороться с пропагандой четников.
На том же собрании командир взвода из 1-го батальона Станко Матияш получил задание побывать с четырьмя бойцами на руднике «Кукавица» и набрать добровольцев для пополнения бригады.
Гаврош стоял на пороге дома, задумчиво глядя на расстилавшуюся перед ним снежную равнину, однообразие которой нарушали только редкие одинокие деревья да чернеющие кое-где проталины. Над потемневшими соломенными крышами крестьянских домишек клубился голубоватый дым. Он жался к земле, скапливался в лощинах. Издалека доносилась песня о Златиборе и златиборских партизанах. Гаврошу вспомнился родной Земун, берег Дуная, по которому они часто гуляли вдвоем с Хайкой. Его раздумье прервал посыльный, сообщивший, что Гаврош выделен в состав патруля. Им предстоит патрулировать дорогу, по которой должны пройти члены Верховного штаба.
На другой день ясное небо и начавшее пригревать солнце выманили партизан из душных, тесных домов. Под яркими лучами снег начал таять, протоптанные в нем тропинки наполнились талой водой. С соломенных крыш закапало. Влажный воздух был напоен ароматами проснувшейся земли и прелого сена.
Наскоро проглотив завтрак, Гаврош вышел на улицу. Ему встретилась Рита, которая возвращалась с заседания партийного бюро парторганизации батальона.
— Как дела, Гаврош?
— Хорошо. Товарищ комиссар... с вашего разрешения... — Гаврош запнулся, и но щекам Риты разлился румянец. — Я бы хотел прогуляться до Рогатицы.
— Я бы тоже не прочь, да нельзя. Мы ведь все-таки армия, и у нас должна быть дисциплина...
— Но мне очень надо...
— Ты же знаешь, что мы можем двинуться дальше в любую минуту.
— И все же я прошу тебя разрешить мне отлучиться.
— Ты слишком часто обращаешься ко мне с подобными просьбами, — сказала Рита.
— Однако, я думаю, меня можно понять.
— У меня в роте ни один боец не отпрашивается так часто, как ты, — проговорила она после небольшой паузы, глядя ему в глаза.
— Может быть, но...
— Здесь не должно быть никаких «но»!
— Но я сознательный боец Первой пролетарской, товарищ комиссар, и если я у вас отпрашиваюсь, значит, мне это очень надо! — вспылил Гаврош.
Она, видимо, тоже рассердилась и уже повернулась, чтобы уйти, но потом вдруг остановилась. Ей всегда нравились в Гавроше его прямота и искренность, она понимала его постоянную тревогу за отца и брата, и, когда видела, как он расспрашивает о них каждого встречного, сердце ее наполнялось жалостью и глубоким сочувствием. И сейчас Рита неожиданно заколебалась. Ей уже казалось невозможным упрекать Гавроша и отказывать ему в такой естественной просьбе.
Она еще раз взглянула в его погрустневшие глаза и почувствовала, что у нее просто не хватит сил отказать ему.
— Это в последний раз! — торопливо проговорил Гаврош. — Мне сказали, что в Рогатицу должен прибыть белградский батальон. И разреши, пожалуйста, Шиле пойти со мной, — добавил он после короткой паузы.
Ничего не ответив, Рита бросила взгляд на часы и прошла в дом.
Гаврош позвал Шилю и спросил:
— Пойдешь со мной?
— Ну куда же мы друг без друга? — ответил тот.
В Рогатице они встретили омладинцев, горячо обсуждавших приход Первой пролетарской бригады.
— С ними и главный партизанский командир! — говорил невысокий парнишка.