– Они спорили всю ночь, – продолжал сыпать сон на раны благородного Ги неугомонный Симон Сен-Клер. – В конце концов, сошлись на том, что бароны принесут вассальную присягу графу Боэмунду Второму, но регентом Антиохии до его совершеннолетия будет король Болдуин. Ричард Ле Гуин уступил звание коннетабля Глебу де Руси в обмен на маршальский жезл и право замещать короля Болдуина во время его отсутствия в графстве. Правда, свои решения Ле Гуин должен будет согласовывать с благородной Констанцией.
В принципе, по мнению Андроника, могло быть много хуже. Но в окружении короля, видимо, полагали, что усиление французской партии в ущерб нурманской не принесет пользы ни Антиохии, ни Иерусалиму. Решение было принято воистину Соломоново, что, безусловно, делало честь Болдуину де Бурку.
– Благородный Ричард настоял на забвении прежних обид, и благородная Констанция с ним согласилась, – покосился Сен-Клер в сторону Санлиса, поскольку эти слова предназначались в первую очередь ему. – Никого из оплошавших баронов и рыцарей преследовать не будут. Тем более на виду у неприятеля.
– Какого неприятеля? – полюбопытствовал молчавший Никодим.
– Ильгази оправился от болезни и двинул свою армию к Хомсу, – пояснил Симон. – Король Болдуин очень обеспокоен маневрами эмира Мардина, нацелившегося то ли на Иерусалим, то ли на Антиохию. Через два дня мы выступаем. Понс Триполийский присоединиться к нам на марше. Ле Гуин полагает, что ты благородный Ги не останешься в стороне от общего дела и присоединишься со своими сержантами к объединенной армии крестоносцев.
Барон Симон де Сен-Клер де Лоррен раскланялся с бароном Ги де Санлисом и торжественно покинул его дом. Хозяин прошипел вслед гордому юнцу несколько забористых ругательств, которые, впрочем, услышали только Андроник с Никодимом.
– Ну что же, – подвел итог событиям минувшей ночи даис Сирии, – мы понесли большой урон, но я бы не стал впадать в отчаяние. Нам удалось сохранить головы на плечах, а это по нынешним скорбным временам уже немало.
Почтенный Ильгази был несказанно удивлен, когда перед ним, на подходе к городу Хомсу, вдруг выросла стена всадников с длинными копьями наперевес. Саббах, вынужденный сопровождать эмира в этом запоздалом походе, даже крякнул от досады. Бек Балак, родной племянник победоносного Ильгази, человек еще достаточно молодой, а потому воинственный, оскалил по-волчьи зубы. Юный Тимурташ, сын эмира, зябко передернул плечами и испуганно покосился на отца. Беки свиты встревожено загудели. И только привычные ко всему нукеры-телохранители холодно помалкивали. Армия короля Болдуина, по прикидкам дозорных, насчитывала никак не менее двадцати пяти тысяч человек. Полтора месяца назад под началом Рожера Антиохийского насчитывалось людей не многим меньше. Но в ней преобладали туркополы. Под Хомсом королю Болдуину удалось собрать едва ли не всех рыцарей и сержантов, имевших за плечами огромный опыт победоносных войн против мусульман. Франки, похоже, отлично понимали, что их ждет в случае поражения, а потому готовились стоять насмерть. Ильгази привел под стены большого города тридцать тысяч туркмен и десять тысяч мардинских и халебских сельджуков. Числом его армия превосходила армию крестоносцев, но сильно уступала франкам в вооружении и опыте. И, тем не менее, эмир начал сражение, привычно бросив вперед мамелюков, уже однажды решивших исход битвы в пользу мусульман. Саббаху на миг показалось, что удача вновь повернулась к Ильгази лицом. Железная стена крестоносцев стала распадаться прямо на глазах, еще до соприкосновения с мамелюками. Каирский бек не сразу сообразил, что место рыцарской конницы заняла закованная в сталь пехота. Этот маневр оказался неожиданным и для мамелюков, которые почему-то стали придерживать коней, а иные, самые ретивые, и вовсе вылетали из седел.
– Колья! – первым догадался бек Балак. – Какая неудача.
Часть мамелюков все-таки прорвались к пехоте по телам своих товарищей, но ощетинившейся копьями стальной еж без труда отразил их лихой натиск. Конные рыцари и сержанты, разделившись на две группы, атаковали мамелюков с флангов. Бек Балак умолял дядю бросить на помощь гибнущим мусульманам конных туркменов, но Ильгази в ответ даже бровью не повел. Опытный полководец уже понял, что проиграл битву и не хотел напрасно губить своих людей. Туркмены всего лишь обстреляли франков с почтительного расстояния, чем замедлили их ход. Воспользовавшись заминкой, треть мамелюков все-таки успели выскочить из хорошо расставленной ловушки. Удовлетворенный таким развитием событий Ильгази приказал трубить отступление.