Киров ходил по берегу в ожидании, пока шоферы и мотористы обследуют ледовую трассу через Волгу: лед ему казался малонадежным. С берега было видно, как во многих местах вода проступала на поверхность. Спрятав руки в карманы пальто, поеживаясь от холода, Сергей Миронович часто останавливался, смотрел, как через Волгу шли первые группы красноармейцев и первые обозы беженцев, счастливо миновавшие калмыцкую степь. Мертвые, скованные льдом, зимовали у причалов десятки пароходов, шаланд, военных судов, баркасов.
Подолгу он смотрел на левый берег, на кремль, на собор, перебирая в памяти исторические события, связанные с Астраханью.
Этот город видел многое, у него была богатая история. В свое время в Астраханском крае появлялись хозары, монголы, татары. Тамерлан, возвращаясь из южных степей Черноморья в прикаспийские страны, разграбил, разорил и сжег Астрахань. Астраханью овладевали крымцы, ногайцы, черкесы, потом снова ногайцы и крымцы. Только после покорения Астрахани Иоанном Грозным здесь был заложен город-крепость, ставший неприступным для неприятеля.
Но то была далекая история. Воображение рисовало другую картину, картину недавних мирных дней.
Стремительно несется полноводная Волга. Плывут по ней огромные, точно скалы, "беляны". Взад и вперед снуют сотни больших и малых лодок, моторок, шаланд, прорезей, речных бударок, реюшек и рыбниц. Идут глубоко сидящие в воде нефтеналивные баржи. А по берегу у пристаней стоят многоэтажные, белые, как лебеди, пассажирские пароходы, прибывшие из Нижнего Новгорода и Царицына, пароходы морские из Баку, Порт-Петровска, Красноводска, из персидских портов. Идет выгрузка и погрузка, гремят паровые краны, кричат стропальщики и матросы, с тяжелым грузом на спине бегут по сходням крючники, и где-то совсем близко поют песню...
Как никогда за эти последние дни, Кирова тревожили думы о судьбе армии и города. "Астрахань больше уже не глубокий тыловой город, не база Каспийско-Кавказского фронта, а опорный пункт революции, от которого теперь во многом будет зависеть судьба не только Прикаспия и Северного Кавказа, но и Дагестана, Азербайджана, Грузии, Армении, Черноморья, думал он, стараясь четко себе представить значение этого города при изменившихся условиях, после отхода 11-й армии. - Другие и более ответственные задачи встанут перед "кавказской экспедицией"..."
Подъехала машина Лещинского. За ней вскоре показалась и машина Атарбекова.
В это время с обследования трассы вернулись шоферы и мотористы. Они наперебой стали высказывать Кирову свои суждения о дороге. Одни говорили, что дорога хорошая и можно спокойно переезжать на левый берег; другие горячо возражали против этого, утверждая, что лед во многих местах рыхлый, тонкий и лучше машины перегнать порожняком, а груз перевезти на санях.
Выслушав всех, Киров сказал:
- Рисковать не будем. Машины надо разгрузить, перегнать на тот берег. А груз лучше перевезти на санях.
Отдав необходимые распоряжения, Сергей Миронович и Атарбеков ушли в город доставать транспорт, а Лещинский остался руководить разгрузкой и переправой колонны на левый берег.
Часа через два к месту переправы подъехало восемь саней; их прислал губернский военный комиссар Чугунов. Члены экспедиции дружно взялись за работу. Вскоре первые сани с боеприпасами, бензином и оружием направились в город. За ними на машине для выбора места, где можно будет произвести перевалку груза, поехал Оскар Лещинский. Тревожным взглядом провожали шоферы машину Лещинского и облегченно вздохнули лишь тогда, когда она вынырнула на высоком левом берегу. Оскар помахал красным флажком: это значило - сразу же после разгрузки можно ехать и другим машинам.
Второй через некоторое время пошла машина Атарбекова. И опять долго, с тревогой, все смотрели ей вслед. Волга в этом месте была широкая, на целую версту. Особенно волновался Василий Корнеев, Вася-Василек, - тот самый юноша из Грозного, что недавно привез Сергею Мироновичу письмо от Кочубея. Он теперь в экспедиции был чем-то вроде порученца Кирова: ездил на его машине, охранял его вещи, выполнял различные задания Сергея Мироновича.
- Ну, теперь и наша очередь разгружаться, - сказал Василий шоферу, и они побежали к своему грузовику.
- А стоит ли? - Шофер стал заводить мотор. - Груза-то у нас пустяк.
Схватившись за борт, Василий подтянулся и посмотрел в кузов; груза и на самом деле было немного: три ящика, скрепленных треногой ручного пулемета, несколько мешков продуктов, чемодан, два каких-то узла.
- Груза-то немного, но для порядка надо бы, - нерешительно сказал он.
Шофер, лихой парень, не дал ему договорить, крикнул:
- Садись!
Василий только успел вскочить на подножку, как машина въехала на волжский лед.
Переправа проходила благополучно. До берега оставалось каких-нибудь двести метров. Вдруг лед стал потрескивать. Василий искоса посмотрел на шофера.
Тот хотел переключить скорость, но снова раздался треск, на этот раз подобный оглушительному орудийному выстрелу, и передние колеса машины стали погружаться в воду. Шофер и Василий едва успели выскочить из кабины, как из-под передних колес вывернулась глыба льда, зашумела вода, и машина с грузом ушла под лед.
В обед к полынье прибыла водолазная партия: старшина, два водолаза и два качальщика. За ними пришли сани, нагруженные ящиками со скафандрами, воздушной помпой, печуркой, складными походными кроватями.
Качальщики разбили на льду палатку, настлали пол из досок, потом установили печурку, вывели наружу трубу, затопили, и в палатке стало тепло и уютно. Водолазы развесили свои шуршащие рубахи, вытащили из ящика медные начищенные шлемы и принялись налаживать воздушную помпу.
Старшину звали дядя Ваня. Это был сухонький, спившийся старичок в залатанном ватнике и облезлом собачьем треухе. В зубах у него была обгорелая, треснувшая трубка, которую он, кажется, никогда не вынимал изо рта. Водолазы были тезками. Одного звали Костя Большой, другого - Костя Маленький.
Большой был деревенским парнем, еще молодым водолазом, необыкновенно медлительным в движениях. Маленький же - полная противоположность своему тезке: шустрый, веселый малый.
Пока они втроем налаживали и пробовали воздушную помпу, на санях приехал Василий. Он привез два тулупа, продукты, чайник, кастрюли. Лещинский узнал от Василия, что Киров и Атарбеков ушли в Реввоенсовет, оттуда они собирались зайти в губком. Возвратятся, наверное, поздно. Им же двоим они поручили дежурство у полыньи.
- Ну что ж, - сказал Лещинский, - переночуем и на льду.
Водолазы обрадовались этому. Дело уже близилось к вечеру, и они стали собираться в город.
- Вы уж никуда не уходите, товарищ комиссар, - попросил старшина Лещинского. - Покараульте наше добро. А мы сходим домой. Целых две недели не были, - и он махнул куда-то рукой, - все работали там, внизу.
- Что ж делать с вами, идите, - сказал Лещинский. - Только скажи, отец, успеем завтра поднять наш грузовичок?
- Тут дело простое: подцепил машину тросом, подвел понтоны - и поднимай. Пароходы поднимали, а машину уж как-нибудь вытащим, - ответил старшина.
В это время Киров и Атарбеков находились в Реввоенсовете фронта. Их здесь ожидали два чрезвычайно важных сообщения.
По личному распоряжению Ленина из Астрахани отзывался Шляпников. Вместо него председателем Реввоенсовета Каспийско-Кавказского фронта был назначен видный партийный работник, член Реввоенсовета Республики К. А. Мехоношин.
На имя Кирова была получена телеграмма от Свердлова: "Ввиду изменившихся условий предлагаем остаться Астрахани, организовать оборону города и края..."
Киров вызвал начальника штаба фронта Евстигнеева. Это был высокий, грузный человек лет пятидесяти пяти, в английского покроя френче, с английской, из черного дерева, трубкой в зубах. В прошлом он был полковником царской армии. На русско-германском фронте Евстигнеев командовал дивизией, но бесславно: в первые же месяцы войны потерял ее в Мазурских болотах.
Киров предложил начальнику штаба созвать экстренное заседание Реввоенсовета фронта и пригласить на него работников штаба, политотдела и председателя губкома Федорову. Это очень удивило Евстигнеева. На заседаниях Реввоенсовета обычно присутствовало три-четыре человека. А тут вдруг столько народу! Да еще Федорова!