Георгий Константинович ХОЛОПОВ
ГРОЗНЫЙ ГОД - 1919-Й
*
ОГНИ В БУХТЕ
Пока в Астраханском крае есть хоть один коммунист, устье реки Волги было, есть и будет советским.
С. М. К и р о в
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Киров и Атарбеков уходили от председателя Реввоенсовета фронта с чувством недовольства. Неприятны были эти бесконечные встречи и заседания! Экспедиция собиралась на Северный Кавказ, на помощь армии - армия была раздета, разута, половина бойцов больна тифом, - и казалось, Реввоенсовет обязан усилить экспедицию артиллерией (ее много в городе), обмундированием, оружием, медикаментами (их тоже достаточно на складах).
Что же получили вместо всего этого? Два тома переписки со штабом 11-й армии… и гору обещаний! Если верить председателю Реввоенсовета фронта Шляпникову, то в ближайшее время 11-й армии будут посланы два пехотных полка, артиллерийский полк, две тысячи винтовок, тысяча лошадей, пятьсот верблюдов, медицинский персонал для трех госпиталей и лазаретов, большое количество снарядов, патронов и продуктов питания. Ну и сам Шляпников поклялся на Военном совете фронта выехать на Северный Кавказ, реорганизовать армию и вообще «повернуть ход войны». Но тут же он поставил под сомнение успех всего этого дела. Начались бурные прения о целесообразности помощи армии в ее нынешнем положении. В этом не было ничего удивительного: из астраханского кремля, этой цитадели Шляпникова, как говорили знающие люди, «кремлевский затворник», или «архиерей», еще ни разу за зиму не выезжал, предпочитая руководить фронтом на расстоянии… шестисот верст.
Киров шел широким, твердым шагом, подняв воротник кожаного пальто, сунув руки в карманы. Атарбеков еле поспевал за ним.
Посреди кремля под звуки духового оркестра маршировали бойцы. Смотр производила щеголеватая группа командиров.
Киров остановился, пропуская марширующую роту; потом они с Атарбековым вышли из кремлевских ворот и, обогнув развалины гостиного двора, сожженного во время прошлогодней вооруженной борьбы за власть Советов, направились вниз по Братской улице.
У Атарбекова вдруг начался приступ кашля. Смотреть на него было больно и мучительно. Киров отвел его в подворотню:
- Лечиться надо, Георг.
- Некогда, Сергей. Сам видишь, какие дела.
- Дела плохие. Это я вижу прекрасно. Но лечиться все равно надо. Революции нужны здоровые бойцы. Железные!
- Железные, конечно, железные, - сквозь кашель ответил Атарбеков. Щеки его покрылись румянцем, слезы закапали на запушенную инеем бороду.
Киров неодобрительно покачал головой:
- Как только попадем в Пятигорск, вопрос о твоем лечении поставлю самым серьезным образом.
Эта угроза словно подействовала на Атарбекова.
- Откашлялся!.. Фу ты, черт! - Вытер слезы, скомкал платок, спрятал в карман кожанки, и они пошли дальше. - Лечиться-то мне, собственно, незачем. Просто бежал за тобой, морозом перехватило дыхание. А в Пятигорск, дорогой мой, мы еще долго не попадем. Там сейчас Деникин. За Пятигорск надо драться.
По улице торопливо шли пешеходы. Лица были хмурые, неприветливые. В толпе можно было увидеть, при оружии, в бекеше, живописного усатого казака откуда-нибудь с низовья Волги или с берегов Кубани. Высокого, стройного туркмена в пудовой папахе и в ярком ватном халате. Пробегающих танцующей походкой, в легком летнем одеянии горцев - дагестанцев, черкесов, осетин. Укутанных башлыками, скрюченных морозом армян, азербайджанцев, грузин - беженцев с Кавказа. Обвязанных чем попало, с накинутыми на плечи платками и одеялами персов и татар. Калмычек с бронзовыми, обветренными лицами, с грудными детьми за спиной. Хоровод полураздетых цыганок и цыганят.
Иногда навстречу попадались горластые, наглые, с пропойными лицами торговки с Татарского базара - с жареной рыбой, с жареной икрой, с вареным водяным орехом-чилимом. Зазывали покупателей китайцы и китаянки - продавцы хлопушек и бумажных фонарей.
Повернули на Эспланадную, а с нее - на Индийскую. Когда-то это была шумная, многолюдная улица с магазинами и домами купцов-индусов, занимавшихся торговлей шелком и ростовщичеством.
Сейчас улица была тихой и безлюдной.
- Как чекист, - спросил Киров, - что ты думаешь обо всем этом?
- Конечно, всего я не могу знать, - ответил Атарбеков. - О многом пока что можно только строить догадки. Насколько они верны, увидим в ближайшем будущем. Но одно отчетливо вижу уже сейчас: демагогию «архиерея», его пышные фразы, обещания и клятвы, за которыми кроется определенная тактика.
- Обещать и ничего не делать? Потопить живую работу в заседательской суете?
- Тактика, должен прямо сказать, несколько отличная от тактики его шефа - Троцкого… Там, в Москве, в Наркомвоенморе, нас принимали холодно, если не сказать - враждебно. Здесь же с нами готовы сколько угодно совещаться, заседать, сулить золотые горы и молочные реки, а помогать тоже не хотят… Но в Москве - Ленин. Так называемая «тактика шефа» там провалилась. Здесь тяжелее, Мироныч.
- В сущности, различия-то нет, - проговорил Киров. - И Шляпников гнет туда же. А его тактика - лишь разновидность «тактики шефа»… Анализируя события прошлого года, о многом стоит поразмыслить. Случайны ли события в Бресте? Отказ подписать мир с немцами? Вопреки решению ЦК партии!.. Экое соломоново решение: ни войны, ни мира! В итоге - война!.. Потеряли Украину, потеряли Черноморский флот. Пришлось топить корабли, которые нам так теперь нужны! Случайны ли ко всему и пермские события? Ты об этом не задумывался? А в свете всех этих событий - трагедия Кавказской армии?!
Они вышли на набережную Кутума. Берег весь бугрился от занесенных снегом бударок и моторных лодок. Прошли мост, повернули в сторону общежития политотдела фронта, в штаб-квартиру «кавказской экспедиции». Общежитие помещалось на углу Казанской и Набережной, в доме купца Вехова.
По скрипучим деревянным лестницам поднялись на второй этаж. Зашли в комнату экспедиции - огромную, без мебели, но всю заваленную мешками и чемоданами. Здесь жили все сорок два участника «кавказской экспедиции». Большие и малые партийные и хозяйственные работники, военные, мотористы, красноармейцы из охраны эшелона - все были на равном положении, ели из одного котла, спали на полу.
В углу комнаты стояла большая, неуклюжая печь. У раскрытых дверец, освещенные пламенем, в накинутых на плечи шинелях, на циновке из чакана сидели Оскар Лещинский и совсем юный красноармеец. Судя по обрывкам фраз, которые долетали до Кирова и Атарбекова, раздевавшихся у вешалки, речь шла о фронтовых делах. Беседа, видимо, была настолько интересна, что они не заметили пришедших.
- Ну, а керенки еще ходят там? - спрашивал Лещинский.
- Да уже нет, товарищ Лещинский, - отвечал красноармеец. - Как-то нам привезли их несколько пудов. Захватили на какой-то станции. Ну, пошел я на базар. За патронами. Расплачиваюсь керенками, этакими вот аршинными листами!.. Чеченец взял деньги, пощупал их, посмотрел на свет и говорит: «Красивый деньга, хороший бумага, и парень ты хороший, но только эта деньга я не возьму и патронов не дам». - «Почему?» - спрашиваю. - «Эта деньга очень красивый, и бумага новый, один плохо - хозяина его нет дома!»
Киров рассмеялся, сказал:
- Ай да молодец чеченец!
Лещинский обернулся и тут же проворно вскочил на ноги.
- Наконец-то явились!.. Где вы так долго пропадали?.. Как дела?..
- Дела как сажа бела… - сквозь зубы процедил Атарбеков и сорвал с плеча башлык.
Киров повесил пальто, сунул в карман рукавицы. Потер озябшие руки, подошел к Лещинскому.
- Дела из рук вон плохи. Ничего реального. Одни обещания.
Юный красноармеец, сидевший у жарко топящейся печки, сгреб с циновки свою шинель, привстал…