Одни сани свернули с дороги и подъехали к полынье. Сани сопровождала сестра милосердия - в белом халате, накинутом на пальто, в белой косынке с красным крестом, повязанной поверх шапки-ушанки, с саквояжем в руке. На вид ей было около сорока лет. Лицо у нее было широкое, красное от мороза, глаза - раскосые, с монгольским разрезом, черные, что уголь, колкие, сверлящие.
Сестра подошла к водолазам, стала слезно просить:
- Нет ли, братцы, махорочки для раненых? Ребята всю степь прошли без курева.
Костя Маленький протянул кисет. Старшина подал свернутую в трубку газету. Красноармейцы - их было четверо в санях - приподнялись; замерзшими, почти несгибающимися пальцами стали сворачивать длиннущие козьи ножки.
На помощь им пришли старшина и водолазы.
- Ну как, все ищете? - спросила сестра.
- Уж такая наша работа, - махнув рукой, ответил старшина. - Всю жизнь ищем.
- Я не о работе, о машине.
- Ах, вот о чем! Нет, не нашли, - сказал старшина и, мельком взглянув на сестру милосердия, спросил у красноармейцев: - Поди, трудно было без махорочки в дороге?
- Ох, и не говори, дорогой товарищ! - чуть ли не плача ответил красноармеец, закутанный в кавказскую бурку. - Без курева и жизнь не в радость.
Костя Большой зажег спичку, и раненые закурили, жадно затягиваясь дымом.
- Ну, как табачок? - спросил Костя Маленький.
- Зверобой! - расплывшись в улыбке, с восхищением сказал красноармеец в бурке. - Золотой табак.
Сестра потянула старшину за рукав:
- Если машина утонула, то ее… можно найти?
- Какие тут могут быть сомнения, - ответил старшина.
- Раз утонула - значит, найдем, - поддержал его Костя Маленький.
- А если… а если… не утонула? - Прищурив левый глаз, правым сестра впилась в старшину.
Старшине как-то нехорошо стало от этого сверлящего взгляда, он часто-часто замигал, стараясь вникнуть в смысл заданного ему вопроса. Он даже вынул трубку изо рта, что делал в исключительных случаях.
Сестра подмигнула ему и захихикала, зажав ладонью рот: зубы у нее были крупные, выдающиеся вперед.
- Что ты смеешься, сестра? - Старшина поднес трубку ко рту.
- Да как же не смеяться над вами, чудаками! - нетерпеливо проговорила она. - Ищете машину, которая сроду и не тонула!
- То есть… как не тонула? - Старшина снова вынул трубку изо рта и на этот раз внимательно посмотрел на сестру.
Она кинула взгляд на палатку.
- Говори, не бойся, там - никого!..
- Многого, конечно, я не знаю, - ответила сестра. - Но вот о чем говорит весь народ - скажу. - Она потянула старшину за рукав. - Машина не тонула! Ее угнали! Всю эту историю с полыньей выдумали, чтобы скрыть следы преступления!
- Да ну? - Старшина хотел было сунуть трубку в рот, но так и остался стоять с нею в руке.
Костя Большой залился смехом:
- Чисто сработано, ребята!
- А что за груз был в машине - знаете? - Сестра на этот раз не потянула, а дернула старшину за рукав.
- Да вот, говорят, какие-то ящики с бумагами…
- С бумагами! Наивные дети!.. - Сестра снова захихикала, зажав ладонью рот. - В ящиках пять миллиончиков!.. Николаевских!.. Ведь смешно, ребенок не поверит: все машины с грузом прошли по льду, а с деньгами, самая легкая, - утонула.
- Сестра! - жалобно позвал красноармеец в чалме из бинтов. - Холодно. Поехали в город.
- Поехали! - встрепенулась она.
Сани тронулись, скрипя по снегу. Сестра пошла рядом, размахивая саквояжем, изредка оборачиваясь и наблюдая за озадаченными водолазами.
- А мы-то дураки, мы-то дураки! - причитал старшина, хлопая себя по коленям. - Ищем машину, которая сроду и не тонула! - Сунув трубку в зубы, он скомандовал: - А ну, ребятки, сматывать удочки!
Но тезки хмуро переглянулись… и не двинулись с места.
- Ну! - прикрикнул старшина.
- А по-моему, стоит малость повременить. Куда торопиться? - возразил Костя Большой. - Харчи хорошие, город рядом.
- Да и на льду весело, - охотно поддержал его Костя Маленький. - А то совсем одичали на своей базе.
- Тоже дело, - сказал Костя Большой. - С народом поговорить, узнать, что делается на белом свете. Время-то какое! Белые, глядишь, могут нагрянуть на нашу Астрахань.
- Ну и черт с вами! - согласился старшина. Старик он был отходчивый. - Тогда и я найду чем заняться!
На этом они договорились, и каждый занялся своим делом.
Старшина вынес из палатки ящичек с инструментом, достал связку блесен, выбрал лучшую, опустил в воду и стал дергать.
Не успел он выкурить трубку, как блесна со стремительной силой пошла ко дну.
- Помогай, ребята! - закричал старшина.
Подбежали водолазы. Леска переходила из рук в руки. Рвалась и металась рыба подо льдом.
- Не кита ли подцепил? - спросил Костя Большой.
- Кита не кита, а щуку фунтов на двадцать наверняка! - ответил старшина.
У полыньи было шумно и весело. Наконец рыба выбилась из сил и поленом пошла наверх. Вытащили: и вправду - пудовая щука!
От шума проснулся Василий. Вскочив с кровати, он выбежал из палатки, увидел щуку, трепыхавшуюся на льду, и от радости тоже забегал вокруг нее. Потом спросил:
- Ну, а как у вас полынья, ребята?
- Да вот все лед рубим! И помпа малость испортилась. Левый поршень что-то закапризничал, плохо сосет воздух. А водолазу спускаться на грунт при испорченной помпе - одна смерть, - ответил за водолазов старшина.
- Одна смерть! - поддержали его Костя Большой и Костя Маленький, прорубая в сторонке лунки.
Сдав больных в госпиталь, сестра милосердия пошла в кремль, поднялась в «архиерейский дом». В приемной председателя Реввоенсовета фронта было тихо, безлюдно и жарко натоплено. Здесь не гремели сапогами фронтовики, не бегали вестовые. Не слышно было ни телефонных звонков, ни хлопающих дверей. Только молодой порученец сидел у окна со скучающим видом, листая толстую книгу со звенящими страницами, да у круглой печки, положив голову на лапы, дремал мохнатый рыжий кот.
Судя по тому, как порученец вскочил и пошел докладывать о сестре, было видно, что она здесь свой человек и к ней относятся отнюдь не только как к медицинской сестре, которая во время недомогания председателя Реввоенсовета приходит ставить ему банки и горчичники.
Выйдя из кабинета, порученец кивком головы пригласил ее войти и осторожно, но плотно закрыл за ней дверь.
В расстегнутом френче, сунув пальцы за пояс, Шляпников стоял у окна и угрюмым взглядом смотрел на кремлевский двор.
Сестра некоторое время молча постояла у дверей, потом легким покашливанием дала знать о себе. Председатель Реввоенсовета нехотя обернулся и направился к сестре, застегивая пуговицы френча. Конечно, он мог бы это сделать минутой раньше. Но сестра не обиделась на него. Таким она знала его вот уже около двух месяцев - неряшливым и грубоватым. Он никогда не называл ее по имени и отчеству - только по фамилии. И обращался только на «ты». Но таким он был почти со всеми!
- Здравствуй, Кауфман. Раздевайся, садись. - Он ленивым движением протянул руку. - Кашляешь! Поди, сильный мороз на улице?
- Мороз-то небольшой, Александр Гаврилович. Но я продрогла на ветру. С утра возила больных и раненых с Форпоста. - Раздеваться сестра не стала, но ворот пальто распахнула.
- А почему этим не занимаются другие сестры? Почему ты? Такую опытную сестру надо беречь.
- И другие занимаются, Александр Гаврилович. Каждой приходится работать за троих. Больных и раненых много. Все возим и возим, конца не видно. Как вы себя чувствуете? Перестало колоть в боку? - Она села, положив меховую шапку на колени.
- Как будто бы сегодня полегчало. - Он сделал глубокий вдох, ткнул себя пальцем в бок. - Нет, не болит. Думаю, вот вечерком еще попариться в баньке да денек полежать дома.
- Ну и хорошо. Чайку выпейте с малиной или с медком. Попотейте как следует. Тогда у вас все пройдет.
Шляпников, поскребывая подбородок, задумчиво прошелся по кабинету.
- Говоришь, возила больных и раненых с Форпоста? Любопытно…
- Что ж тут любопытного, Александр Гаврилович? Ветер пробирает до костей…