Вскоре показались покосившиеся пугала на огородах, занесенные снегом приземистые дома, потом в сугробах - пустынные центральные улицы.
На углу патрулировала женщина в кожанке, опоясанной патронташем, в скрипучих сапогах, с винтовкой за плечом. Панкрат подошел к ней, показал ордер:
- Покажи, милая, который здесь дом генерала Бахвалова?
- А вот тот, - указала женщина. - Новоселы? Приду завтра чайком погреться. - Она подошла к парадной двери, сильно нажала на звонок и, чему-то улыбаясь, ушла.
За дверью с темными стеклами долго переговаривались, звенели ключами и наконец открыли ее. Перед Панкратом стояли Семен Гаврилович Бахвалов и его супруга. Переминаясь с ноги на ногу, Панкрат вручил генералу ордер. Тот долго смотрел на листок бумаги с печатями, ничего не понимая, а когда разобрался, побагровел и надолго потерял дар речи. Потом, несколько успокоившись, он принялся внимательно рассматривать семью Панкрата. Оглядывая каждого, он брезгливо топорщил толстые губы и усмехался. Затем отступил от двери и, махнув рукой, сказал:
- Входите, все равно все пошло прахом!
Поднялись наверх.
Долго соображал Бахвалов, какую же комнату дать Панкрату. Наконец, он решительно открыл двери зала, подумав при этом: «Пусть померзнут - стекла здесь побиты, а печь большая. Где им набраться дров для этакой махины?»
- Вам, наверное, и невдомек, что это за комната? - спросил Бахвалов. - Это танцевальный зал. Видите, как блестит паркет?
Панкрат вошел первым, за ним - Андрей.
- Да не ходите же вы грязными сапогами! - задрожав от гнева, крикнул Бахвалов.
Панкрат обернулся к генералу, подмигнул, сказал спокойно:
- Оттанцевались, ваше превосходительство.
Андрей пригрозил генералу кизиловым костылем:
- Это при старом режиме кричали. Покричи у меня! - и ударил костылем об пол. Удар был настолько сильным, что ажурная люстра тонко зазвенела хрустальными нитями.
Разгневанный и бессильный что-нибудь сделать, Бахвалов ушел, хлопнув дверью.
Оставшись одни, новоселы, задрав головы, с любопытством рассматривали сверкающую люстру и потолок, разрисованный причудливыми картинами.
Потолок изображал небо. Облака надвигались от четырех стен. В голубом просвете летали розовые ангелы с ветками в руках.
Серафима настояла на том, чтобы переночевать в кухне, а утром раздобыть дров, натопить печь и тогда перебраться в зал.
Андрей сидел в кресле посреди пустого, холодного и гулкого зала и кричал:
- Трусы! Побоялись генерала! Мне - плевать на него! Вот возьму и разложу здесь костер.
С ним не спорили и не возражали: хворый человек, что с него требовать?
Пока Серафима и Панкрат искали дрова для плиты, Павлик с бабушкой ушли за хлебом. У пекарни стояла большая очередь, но хлеба не было, и никто не знал, когда его привезут. Долго стояла Авдотья с внуком, не зная, что предпринять. Но вот впереди промелькнул старьевщик. Авдотья схватила Павлика за руку и пошла следом за ним.
С торбой за плечами старьевщик слонялся по улице, приставая к каждому встречному со словами: «Покупаем-продаем. Есть тентели-ментели, жмых, чилим, рыба…»
В пустынной подворотне Авдотья скинула с себя шелковую блузу, подарок Андрея, и протянула старику. За блузу старьевщик дал кусок жмыха, кусок соленого сазана и горсть чилима.
Повеселевшими вернулись Авдотья с Павликом на свою новую квартиру. Вслед за ними пришли Панкрат с Серафимой. Они принесли по охапке щепок и дров, растопили плиту, поставили на нее ведро с водой и сели у раскрытой дверцы, тесно прижавшись друг к другу, протянув руки к огню. Немного обогревшись, стали пить чай. Каждый налил себе в кружку кипятку. А в ведро накрошили жмых, бросили туда кусок соленого сазана. От запаха рыбы кружилась голова. Не двигаясь, все сидели возле плиты, согретые ее теплом.
Одному только Панкрату не сиделось на месте. С огарком свечи в руке он бродил по пустынной квартире, приглядываясь к большим и тяжелым сундукам. «Как бы это из них наладить кровати, хотя бы для Андрея и Павлика?» - размышлял Панкрат. Вот он схватил за ремень сундук в сургучных печатях, разноцветных наклейках, с непонятными, нерусскими надписями и потащил в кухню.
- Заморский, - сказала Серафима.
- Нет ли там белья? Рубашоночки какой? - спросила Авдотья. - В баньку бы хорошо сходить, попариться.
Ключей не было. Панкрат сходил вниз за топором, открыл им крышку. В сундуке лежали переложенные ватой золотые рыбки с ярко-красными плавниками, деды-морозы с сосульками на обвисших усах, лошадки, ослики. Всеми цветами радуги искрились золотые звезды. Смеялись, разинув рот до ушей, паяцы. Гримасничали мартышки. Ослепительно блестели разноцветные шары, осыпанные золотыми блестками…
Павлик стоял точно зачарованный, боясь дотронуться до этих хрупких елочных игрушек. А Панкрат гладил его по голове своей тяжелой, шершавой ладонью, смущенно приговаривал:
- Играй, сынок, играй, поиграли генеральские дети, теперь ты поиграй.
В это время кто-то сильно застучал в парадную дверь. Каждый удар громовым раскатом разносился по большому, пустынному дому. Панкрат вышел на лестницу. Внизу на площадке со свечой в руке стоял Бахвалов.
Панкрат кашлянул и, сдерживая смех, спросил:
- Что, ваше превосходительство, страшно?
- Страшно… Грабить идут, - прошептал генерал и трясущейся рукой протянул ему связку ключей.
Панкрат спустился, взял у генерала ключи, свечу и пошел открывать парадную дверь.
На пороге стоял Василий, раскрасневшийся, весь залепленный снегом, с тяжелым мешком за плечом.
- Ты бы стучал потише, генерала напугал, - сказал Панкрат, беря у сына винтовку из рук.
- Некогда, отец! - Василий вошел в переднюю, стал стряхивать с себя снег. - Можешь поздравить: машину нашли и деньги все в целости! - Василий побежал к лестнице. - На каком этаже наша квартира?
- На втором, - ответил Панкрат. - Подожди, посвечу. - Но Василий не стал ждать.
Вручив свечу и ключи Бахвалову, Панкрат спросил:
- Что, ваше превосходительство, все еще страшно? Не бойтесь, это хозяин пришел. Теперь спать можете спокойно, ничего не случится.
- Хозяин?! - удивился старый генерал. - Какой хозяин? Здесь я хозяин! Я, я, я!.. - закричал он и затопал ногами.
Панкрат рассмеялся и поднялся наверх, крепко захлопнув за собой дверь.
В кухне было шумно. Василий рассказывал о том, что машину с деньгами нашли только в четвертой проруби, в ста метрах от полыньи.
Василий скинул полушубок и принялся развязывать мешок.
- Мать, накрывай на стол, пировать будем! - Он вытащил из мешка полбуханки хлеба, присланного товарищем Кировым, кусок колбасы, подаренный Лещинским, банку консервов, принесенную Атарбековым, и щуку фунтов на десять, пойманную водолазами. Потряс мешком: - Остальное - мой подарок! Пуд воблы! Получил по ордеру!
- А что вы будете делать с мокрыми деньгами, сынок? - спросила Авдотья.
- Сушить их будем, мама. Ящики уже повезли в баню. На ночь закроем баню, жарко натопим парную и начнем сушить наши миллиончики… Ребята уже пошли искать по всему городу утюги, собирать портных. Проутюжим деньги, утром сдадим их комиссии полевого контроля и всю историю с машиной - с плеч долой!
Наутро с толпой полузамерзших красноармейцев, бренча котелками, привязанными к поясам, на главной улице Форпоста появились Николай Бахвалов и англичанин Адам Фокленд.
Повсюду горели костры.
Бахвалов и Фокленд прошли на берег Волги. Здесь красноармейцы разбирали на дрова шаланду. Рядом дымился костер, в железной бочке кипятили воду. Бахвалов протянул котелок, ему налили кипятку, половину он перелил Адаму Фокленду; прижав котелки к груди, они ступили на волжский лед.
- Волга! - сказал Бахвалов. - Дошли! Теперь мы дома! Конец всем нашим мучениям!
- Нет, только начало, - невозмутимо и спокойно возразил англичанин.
- Самое страшное, мой милый друг, позади. Страшнее вы ничего не придумаете. Во всех церквах поставлю пудовые свечи в честь благополучного перехода. Я поклялся это сделать!..
На противоположном берегу виднелись устремленные высоко в небо купола кафедрального собора.
- Вот с собора и начну! Достопримечательность Астрахани, - не без гордости произнес Бахвалов. - Построен не профессиональным архитектором, а простым крепостным крестьянином. И за эту чудесную работу - учтите, собор, по всеобщему признанию, лучший в России - строитель получил всего лишь сто рублей. Какие были времена, а?
- Золотые! - ответил англичанин.
Они перешли Волгу и направились вдоль берега, где у причалов стояли обледенелые миноносцы, десяток больших и малых вооруженных судов. У Фокленда глаза разгорелись при виде кораблей флотилии, но Бахвалов увел его на Никольскую.
Магазины здесь были накрепко заколочены досками. На перекрестках толпились горластые торговки. Каждому прохожему они наперебой предлагали чилим. Бахвалов был удивлен; он родился и вырос в Астрахани, а не знал, что такое чилим. Порывшись в кармане, он достал пачку советских и николаевских денег, купил у старухи вареного чилима. Попробовал. Что-то напоминающее по вкусу каштан, картофель, а на самом деле водяной орех.
Вот и знакомый, родной подъезд. Бахвалов позвонил, потом постучал. Дом казался безлюдным. Бахвалов снова и снова звонил, потом начал стучать кулаком. На сердце стало тревожно: вдруг что-нибудь случилось со стариками?.. Побежал во двор, за ним устремился Адам Фокленд. Навстречу из подвала вышел дворник-татарин. Он не узнал хозяйского сына и угрожающе поднял на него метлу:
- Уходи! Уходи! Здесь нет госпиталя! Госпиталь на Московской.
- Мне генерала, - сказал Николай Бахвалов. - Тут письмо ему. Жив старик?
- Семен Гаврилыч? Жив, жив!
Тогда Бахвалов сорвался с места и побежал по железной лестнице наверх.
- Письмо? - спросил татарин у англичанина. - Не от сына письмо?
Англичанин ничего ему не ответил.
- Степь пришла? - прокричал татарин.
Англичанин похлопал ладонями по своим ушам, сказал:
- Контузия, ничего не слышу.
- Плохо дела, - сказал татарин, - яман война, не нада война, - и, качая головой, ушел на улицу, волоча за собой метлу.
Наверху свистнули. Фокленд задрал голову. Ему радостно махал рукой Николай Бахвалов.
Фокленд поднялся наверх. Там генерал Бахвалов и его супруга плакали от радости. Несколько успокоившись, они стали накрывать на стол.
За это время англичанин и Николай Бахвалов успели побриться и выкупаться. Посвежевшие, переодетые в чистое платье, они сели за стол. Первое, о чем спросил Фокленд у старика генерала, - это о судьбе английского вице-консула в Астрахани, мистера Хоу.
- Он жив, здоров, - сказал Бахвалов.
- Вы, наверное, догадываетесь, что я приехал к нему с серьезными полномочиями?
- Догадываюсь.
- Не посоветуете ли вы мне, как с ним встретиться? В консульство я не могу пойти - города не знаю. Не представляю себе и обстановки. Одним словом, положение обязывает меня быть предельно осторожным.
- Вам устроят встречу с мистером Хоу, но не у меня и не у него в консульстве. Осторожность и еще раз осторожность! - многозначительно сказал Бахвалов. - Вы можете написать записочку, ему передадут.
- Скажите, Семен Гаврилович, - нетерпеливо спросил Фокленд, - что вам известно о судьбе еще одного человека… он американец… представляет фирму по производству холодильных машин?
Старик насмешливо посмотрел на англичанина:
- Не мистера ли Чейса вы имеете в виду? Насколько мне известно, он занимается «горячими делами». Возлагает большие надежды на наше астраханское казачество и вообще торопит нас с выступлением.
- Ну, тогда прекрасно! - облегченно вздохнул Фокленд. - Мы боялись за него. Это выдающийся американец, и его надо беречь.
- Да, конечно, - рассеянно проговорил старик генерал, думая о более простых, но не менее важных вещах: где бы поселить Фокленда?
Об этом он сказал сыну, но тот махнул рукой:
- Придумаем что-нибудь, отец. Фокленд великолепно сойдет и за немца. Немца-колониста из Сарепты!
- Пожалуй, ничего лучшего и не придумать, - согласился генерал. - Из Сарепты как раз понаехали десятки тысяч беженцев.
Николай Бахвалов потрепал Фокленда по плечу:
- Будете торговать горчицей, сэр! Сарептская горчица - лучшая в мире.
И они втроем громко рассмеялись.
- Нет, право, чудесно, - сказал Николай Бахвалов. - Кто у нас в Астрахани разберется, кто такой Фокленд? К тому же ведь он не хуже любого колониста говорит по-русски и еще лучше понимает.
- Хорошо, хорошо, - обрадованно сказал генерал. - Выход найден. А то тут что ни день, то обыски, то проверки, то еще черт знает что…
Фокленд задумчиво проговорил:
- Немец так немец! Могу стать хоть арабом! Мне приходилось быть и арабом. В Африке, конечно. И персом в Персии.
- Я вас пристрою в одну очень интеллигентную немецкую семью, которую я давно знаю. Там вас примут как родного. Думаю, вам недолго скрываться? - И Бахвалов вопросительно посмотрел на англичанина.
- Не совсем, конечно, мне удобно будет жить у немцев. С большим удовольствием я бы поселился в семье какого-нибудь француза. Нет ли французов в Астрахани?
- Отец, а мадам Сильвия?..
Услышав имя мадам Сильвии, Фокленд невольно вздрогнул.
- Сильвия?! Мадам Сильвия?! Прости, Коленька, про нее-то я и забыл! - старик подмигнул Фокленду. - Есть француженка, хорошенькая француженка!
- Разве? - с наигранным удивлением спросил англичанин, подумав про себя: «Значит, она еще жива, с нею ничего не случилось, и ее по-прежнему принимают за француженку!»
Старик Бахвалов потер руки и, мягко ступая по ковру в домашних туфлях, не без гордости сказал:
- Видите, Астрахань не такая уж дыра, какой она кажется с первого взгляда. О, это знаменитый город! Какие здесь жили богачи, какие миллионеры… Кстати, в Астрахани прославился и ваш соотечественник, господин Керн, владелец склада аптекарских, парфюмерных и косметических товаров. Да-с, мистер Фокленд, мы с ним были большими друзьями, частенько играли в вист.