Владимир Ильич, сообщая Вам об этом, будьте уверены, что мы все погибнем в неравном бою, но честь своей партии не опозорим бегством…»
- Обстановка и в армии, и в самой Астрахани оказывается более серьезной, чем я предполагал, - задумчиво проговорил Киров. - Если телеграмму скрыли от губкома партии и от нас, членов «кавказской экспедиции», это выглядит уже как предательство. Иначе и не назовешь!
- А эти десять дней, что мы без всякой пользы торчим здесь по милости «архиерея»? А эти бесконечные заседания и совещания, которые устраиваются в Реввоенсовете вместо конкретной помощи экспедиции, а значит, и армии? Что это такое? - горячо спросил Атарбеков.
- Наши планы несколько меняются, Анастасия Павловна. Мы больше не можем ждать «помощи» Реввоенсовета. Завтра на партийной конференции мы скажем свое слово об астраханских делах, а там - двинемся в дорогу. Наше место на фронте. Надо попытаться остановить армию, по мере наших возможностей вооружить и снова занять оставленные позиции. Оскар! - Киров обернулся к Лещинскому. - Тебе надо пойти на завод, подготовить грузовики в дорогу.
Лещинский снял чайник с огня, взял шинель.
Киров протянул ему свои рукавицы.
Оделся и Атарбеков. Поверх кожанки к поясу он прицепил маузер в деревянном футляре.
- Тебе, Георг, - транспортировка вооружения и боеприпасов. Отправку мотоциклов я беру на себя, - Киров вопросительно посмотрел на Мусенко, - хотя не знаю, переоборудованы они или нет.
- Можете не сомневаться, товарищ Киров. Все сделано как положено. Пулеметы установлены на всех колясках. - Мусенко, точно саблей, рассек воздух. - Так что белую сволочь можно косить вовсю!
- Кого поблагодарить?
- Никого - или всех рабочих завода! - ответил Нефедов.
- Но в первую очередь - Мусенко и самого Нефедова, - вмешалась Анастасия Федорова. - Они сутками не выходили из цеха.
- Мы люди молодые, - запротестовал Мусенко, - стоило бы в первую очередь поблагодарить Афонина, Петра Степановича. Старик - умелый механик, был душой этого дела!.. Чем вам еще помочь, товарищ Киров?
- Закрыть бы завод, всех поставить под ружье и идти бить Деникина. Вот это была бы помощь! - Нефедов взял Кирова за руку. - Наш рабочий отряд готов хоть сейчас к походу. Возьмите нас с вашей экспедицией, товарищ Киров, а?
- Нет, на это мы не пойдем. Фронту нужен крепкий тыл. К тому же вашему отряду найдется много дела в самой Астрахани.
Атарбеков и Лещинский попрощались и торопливо вышли из комнаты. Вслед за ними, схватив свою шинель, выбежал Василий Корнеев: отныне он знал, что его судьба связана с «кавказской экспедицией».
- Вы бывали, Сергей Миронович, в калмыцкой степи? - спросила Анастасия Федорова.
- Раз пришлось. Прошлым летом. С первой экспедицией.
- А зимою?
- Нет, не приходилось.
- Я все время думаю о вашей поездке. Степь зимою труднопроходима. И в особенности на автомобилях. Чем же вам помочь?
Киров надел кожаное пальто, взял кожаный картуз.
- А вы, Анастасия Павловна, о нас особенно не беспокойтесь. Как-нибудь проберемся. Меня больше беспокоит другое… Астрахань в любую минуту может стать фронтовым городом. Тогда перед астраханскими коммунистами будут стоять еще более сложные задачи. Кое о чем, по-моему, стоит подумать уже сейчас, решить завтра на партийной конференции. - Киров направился к двери. - Надо быть готовыми ко всяким неожиданностям. Северо-Кавказская армия в любую минуту может отступить на Астрахань…
ГЛАВА ВТОРАЯ
Анастасия Федорова, председательствовавшая на общегородской партийной конференции, то и дело звонила в колокольчик, просила ораторов не повторяться, придерживаться регламента. Но выступавших нельзя было остановить никакими звонками. Каждому хотелось высказаться о наболевшем.
Очень резко говорил Аристов, начальник штаба Коммунистических отрядов Астрахани. Этот черноволосый, со жгучими цыганскими глазами казак со странным именем Мина Львович, одетый в бекешу, с кинжалом на тонком кавказском пояске, был овеян славой легендарного героя. Особенно он проявил себя в январе прошлого года, возглавив разгром белогвардейского мятежа в городе.
Некоторые, правда, относились к Аристову и с плохо скрываемой неприязнью, и с предубеждением, а порою с худой завистью. Ангелом, конечно, он не был. Недостатков у него хватало. Человек он был издерганный не легкой боевой жизнью, какая выпала на его долю в Астрахани, где он в трудное время утверждал и защищал вместе с другими старыми коммунистами-подпольщиками Советскую власть.
Не менее резкой была речь губернского военного комиссара Чугунова, бывшего форпостинского бондаря. Он тоже говорил о недостатках партийного руководства, о бестолковщине в работе Реввоенсовета фронта. Оратор он был совсем не выдающийся, говорил глуховатым голосом, часто покашливая и делая большие паузы. Но впечатление от его выступления все равно было сильное. К Чугунову тоже относились по-разному. Как и Аристова, любили покритиковать за партизанщину. Но партизанщина была характерной чертой в работе многих астраханских руководителей. Обусловлена она была не их злой волей, а спецификой жизни оторванного от центра волжского города, их самодеятельностью.
Федорова хотя частенько и звонила в колокольчик, но особенно не настаивала на регламенте. Больше она это делала «для порядка». Она была рада, что на этой ответственной и, в сущности, чрезвычайной партконференции, созванной по инициативе Кирова, коммунисты так смело, горячо говорят и так близко принимают к сердцу события в городе. «Главное - убрать из Астрахани «архиерея» и его сторонников, остальное проще и легче», - думала она, переглядываясь с Кировым, и видела, что он тоже доволен выступлениями коммунистов.
О многом думала Федорова, сидя рядом с Кировым за столом президиума, зябко кутаясь в шаль. Лицо у нее было бледное и строгое, глаза - усталые и воспаленные от бессонницы.
Перед Кировым лежал раскрытый блокнот и несколько остро отточенных карандашей. «Любит порядок», - подумала Федорова, глядя на карандаши. В накинутом на плечи пальто, низко склонившись над столом и широко расставив локти, Киров делал короткие, размашистые записи в блокноте, на отдельных вырванных листках записывал такие же короткие тезисы своего выступления.
Иногда Федорова отрывалась от своих мыслей и смотрела в зал. Все сидели в пальто и шапках: в зале было холодно, не топлено. Сквозь облако табачного дыма она различала лица делегатов; всматривалась в них, стараясь угадать настроение и мысли каждого. У одних лица были радостные и счастливые - они, видимо, во всем были согласны с ораторами; у других - настороженные, эти еще не понимали всего происходящего на конференции; третьи смотрели враждебно, исподлобья, озираясь по сторонам, - это те, кого критиковали или кто ждал критики.
Федорова думала о том, что это первая настоящая партийная конференция в истории астраханской организации. Такие речи не часто слышали стены этого зала. Не она ли сегодня задала тон конференции своим докладом? Видимо, да, это сыграло свою роль. Но была и другая, более важная причина: присутствие на конференции членов «кавказской экспедиции», серьезность момента, чувство ответственности коммунистов за судьбу города и края. Да, такой конференции до этого не было и не могло быть. Организация была молодая, еще слабая.
Много недостатков было в работе губкома, это она знала и ждала критики. Из шести членов губкома только она являлась освобожденным работником, остальные были заняты на ответственных постах в губисполкоме и в различных комиссариатах, в губкоме появлялись редко, и то по вызову. В губкоме, в сущности, был только председатель - она, Федорова, если не считать секретаря-машинистки и курьера-уборщицы тети Сани, старухи шестидесяти лет.