Они вошли в умеренно декорированный вестибюль. Алый ковер тянулся футов на шестьдесят и заканчивался перед рядом дверей. Другие двери вели из коридора в роскошные гостиные.
— Кухни и помещения для слуг — в задней части, — пробормотал Полумаг, когда они шли по вестибюлю. — Опусти голову. Меня они знают.
Две старые служанки настороженно посмотрели на них, когда они проходили мимо маленькой столовой с длинным столом, уставленным хлебом и сырами. В животе у Коула заурчало. Жидкая каша, которую подали в лагере ополчения, едва ли подходила даже собаке, но он заставил себя проглотить ее.
Они достигли двойных дверей. Те были незаперты и со скрипом отворились. Их взорам предстала лестница, ведущая в темноту.
— Зал Большого Совета — на втором этаже, — сказал Эремул. — Продолжай подниматься. Пройди через библиотеку, а затем вверх, на четвертый этаж. Стасисеум охраняться не будет. Салазар, вероятно, на шестом этаже, если он не разрушен.
Коул почесал затылок. Обстриженная голова все еще зудела, но, увидев свое отражение в водах Краснобрюшки, он вынужден был признать, что выглядит довольно привлекательно. Даже опасно.
— Что такое Стасисеум?
— Ты узнаешь это довольно скоро. — Эремул развернул кресло, чтобы заглянуть ему в глаза. — Здесь наши пути расходятся.
— Ты со мной не идешь?
Чародей покачал головой.
— Происшествие со стражем опустошило меня в большей степени, чем ночь с лунной пылью и дорогими шлюхами — карманы магистрата. Я обессилел, образно говоря, на ближайшие несколько часов. Сосредоточься на убийстве лорда-мага и больше ни на чем. Ты понимаешь? У нас никогда не будет лучшей возможности, чтобы избавить город от этого сукина сына, виновного в геноциде и богоубийстве. Салазар должен умереть.
Коул кивнул. Он крепко сжал рукоять Проклятия Мага.
— Я не подведу. Именно для этого я был рожден. Наследие моего отца, оставленное мне.
Эремул посмотрел на него со странным блеском в глазах.
— Иди и сделай так, чтобы отец гордился тобой, Даварус Коул.
Второй этаж Обелиска открылся перед ним, подобно входу в ад. В отличие от первого уровня башни, здесь не было окон, через которые проникал бы свет. Единственное освещение давали факелы на кронштейнах. Коул пробирался по узкому проходу, держась внутренней стены, с заряженным арбалетом в руке. Его ноги в сапогах бесшумно ступали по мягкому ковру.
Коридор плавно изгибался вдоль стороны башни. Юноша шел по нему, пока не заметил возникшую на стене тень, которая двигалась ему навстречу. Он припал к полу и приготовился стрелять. Тень неожиданно заколебалась, затем повернулась и исчезла в противоположном направлении. Коул глубоко вздохнул и отправился дальше, пока тень не появилась вновь, и теперь он увидел часового, который ее отбрасывал.
Он смотрел в другую сторону и, казалось, что-то бормотал. Сердце Коула ушло в пятки, когда другой голос пробубнил ответ. «Их двое. Это может оказаться непросто».
Коул отступил назад по проходу и стал ждать. Через пару минут тень ближайшего стражника снова оказалась в поле его зрения. Коул стал двигаться одновременно с ней, не попадаясь часовому на глаза. Когда тот наконец остановился, чтобы развернуться в обратном направлении, Коул сделал ход. Он поднял арбалет и выстрелил. Стрела попала солдату в шею. Через мгновение Коул оказался рядом, и Проклятие Мага заставило стража замолчать навсегда, прежде чем тот успел издать хотя бы звук.
Коул оттащил тело по коридору до самой лестницы и спрятал там. Ковер скроет кровавые пятна, но теперь ему нужно торопиться. Он поспешил по проходу как можно тише. Справа от него оказалась неглубокая ниша, ведущая к огромным, обитым металлом дверям. Второй страж был впереди. Он смотрел в другую сторону.
Возблагодарив удачу, Коул вновь поднял арбалет. Он наводил его на цель, когда стражник повернулся. Юный Осколок бросился в нишу и попятился, пока не уперся спиной в одну из огромных дверей. Он затаил дыхание.
— Кто там? — спросил часовой. Раздался звук вынимаемого из ножен меча. Бросив арбалет, Коул извлек Проклятие Мага и, когда караульный достиг ниши, всадил его тому в грудь. Заколдованный кинжал пробил кольчугу и вошел глубоко в плоть. «Смерть, — подумал Коул. — Здесь смерть».
Когда он смотрел в лицо умирающему человеку, желание изречь некое остроумное замечание поникло, как пергамент, тронутый пламенем. «Он немногим старше меня. У него не такие жестокие глаза, как у Рябого или у другого стражника, который убил старика там, на Крюке».