Мир Коула рухнул. Теперь все становилось понятным. История об отце-герое. О его матери, умершей при родах. О фальшивом наследии, которое он держал в руке, в нескольких футах от морщинистой старой шеи Салазара. Ложь. Сплошная ложь.
Он устремил взгляд мимо лорда-мага, туда, где внизу, далеко от них, все еще бушевала яростная битва, и чуть было не швырнул Проклятие Мага за стену башни. В чем смысл? Он — не герой, которым воображал себя. Он обманщик. Не лучше Айзека. И Саша, возможно, все это знала, потому и отвергла его.
Тик-так, тик-так.Опустив руку в карман, он вытащил карманные часы Гарретта. Приемный отец тоже лгал ему. Он знал правду. Он знал, что Даварус — незаконнорожденный отпрыск Манипулятора-убийцы и шлюхи.
Он снова посмотрел на город. Там, далеко, к западу от реки, стоит дом старого торговца. Он провел там большую часть детства. Несмотря на происхождение, Гарретт взял его. Дал ему дом. Воспитал как своего сына.
В горле стоял ком. Гарретт лгал, чтобы защитить его, осознал Коул. Лгал лишь потому, что не хотел причинить ему боль.
Тик-так, тик-так.
Коул слегка повернул Проклятие Мага, подвинул руку чуть ближе к Салазару.
— Мы не можем изменить то, кем были наши родители, — медленно произнес он. — Но мы можем решить, кем хотим стать. В этой возможности ты отказал бессчетному числу невинных людей.
Салазар смотрел на него без страха.
— Я всегда делал то, что считал необходимым. Чем дольше живешь, тем лучше понимаешь, что в мире не существует врожденной доброты. — Он на минуту закрыл глаза, и Коул поразился, заметив, что на морщинистой коже под запавшими глазницами поблескивает влага. — Я никогда не знал сердца чище, чем у моей дочери. Если добро когда-нибудь действительно существовало, то оно было в ней. А Инквизиция сожгла ее заживо.
Коул от удивления лишился дара речи.
— Я наказал всех виновных. Я возвел этот город и назвал в ее честь. Я посадил ее любимое дерево, но даже его осквернили.
Коул вспомнил Вечное дерево из парка Вердиза. Урну в Стасисеуме. Имя, которое было выгравировано на ней. Сонливия.
— Ты не первый, кто стоит здесь сегодня и судит меня, — продолжил лорд-маг. Он выпрямился в полный рост, оправил мантию и вытер с лица слезы. Мгновенная слабость прошла, и он снова был грозным тираном Сонливии. — Я бы попытался убить того, другого, — но, даже обладая всей своей силой, мог не преуспеть в этом. А я не хотел бы доставить тому самодовольному ублюдку радость стать свидетелем моего провала.
Последовала минута гробового молчания — и затем Салазар поднял изможденную руку.
— Итак. Ты желаешь быть героем? Давай посмотрим, есть ли у тебя то, что для этого нужно.
Коул охнул, когда кинжал задрожал в его руке и вдруг стал обжигающе горячим, настолько, что прижег ладонь сквозь перчатку.
Коул рванулся к лорду-магу.
Задыхаясь от нестерпимой боли и все еще сжимая в другой руке хронометр Гарретта, он глубоко вонзил сияющий кинжал в иссохшее тело мага.
Рука Салазара дрогнула и повисла вдоль тела. Рукоять Проклятия Мага остыла почти сразу же, как магия чародея зашипела и угасла. Убийца богов, самый могущественный человек на севере стал оседать на пол.
Коул поддержал его, глядя в глаза чародея. Он поразился тому, что маг весил меньше, чем ребенок.
— Почему? — спокойно спросил он. — Ты обладал могуществом, которое могло изменить мир к лучшему. Почему ты этого не сделал?
Тиран Сонливии тихо вздохнул. Коул ожидал, что Салазар, умирая, будет вопить и проклинать его имя, но лорд-маг казался спокойным. Почти удовлетворенным. Его голос звучал как тихое журчание воды:
— Все… редко идет так, как мы надеемся. Когда-то я замыслил спасти человечество от богов… — Он неожиданно кашлянул, изо рта потекла кровь, окрасив бороду и усы в цвет его мантии. — Я не осознавал, что человечество нуждалось в богах больше, чем в нас. Меня ослепляла ненависть.
— А Призрачный Порт? Ты уничтожил целый город из-за ненависти?
— Ненависть… — повторил умирающий лорд-маг, его голос так ослаб, что Коул едва его слышал. — Это была не ненависть. Это было… сострадание.
Сострадание?В этом нет смысла.
— Что ты имеешь в виду? — собирался спросить он, но Салазар прекратил дышать. Не было слышно ни звука, кроме свиста ветра и тиканья хронометра в его руке.
Лорд-маг вздрогнул. Его угасающий взгляд остановился на часах.