Девизом Наследников стал другой лозунг: чем хуже – тем лучше! А ведь сторонников и сочувствующих им было несть числа. Дело дошло до того, что у Наследников появились боевые группы, вооруженные по последнему слову техники: небольшие мобильные отряды, мало уступающие в боеспособности силам полиции. В общем, власти проворонили появление отрядов воинствующих радикалов, а для уничтожения последствий их деятельности пришлось использовать войска.
Так и стало общество разодранным на две непримиримые между собой части, к одной из которых принадлежал Андрей Рокотов, состоявший на службе у правительства, а к другой, как оказалось, – его родной брат Сергей, чрезвычайный умница и очень способный ученый-генетик.
Андрей испытал шок, обнаружив Сергея в числе взятых под стражу раненых ученых, оказавшихся в плену, после того как военные провели рейд на, казалось бы, никому не нужную далекую занюханную ферму, где обитали апологеты Наследников.
Для Андрея стало откровением, что Сергей нашел себя идейно близким к радикалам. В этом виделся какой-то изврат: ему казалось, что ученые и Наследники, этакие современные луддиты, суть несовместимые племена. И насколько он был в курсе, старший Рокотов занимался как раз именно тем, против чего так выступали Наследники – биологическими экспериментами. Но факт оставался фактом. И после многих лет неведения друг о друге два брата встретились в лагере для перемещенных лиц, куда Андрей Рокотов был вызван из госпиталя с командой врачей, чтобы оказать помощь раненым. Хоть и радикалы они были, фанатики, а все ж таки тоже люди.
Сергею здорово досталось от солдат: при аресте он оказал рьяное сопротивление. Андрей хотел как-то поспособствовать судьбе брата, добиться для него лучших условий, он даже готов был ради этого признаться в родстве с государственным преступником. Позабытое чувство вины нахлынуло вновь. Заставило вспомнить о так и не состоявшемся примирении, которое было возможно сейчас.
Но оказалось, что Сергей назвался другой фамилией. Тогда Андрей предпочел умолчать о связи.
И встреча их прошла без церемоний, во время перевязки, и без особой радости. Говорили затравленным шепотом, да и то, после того, как Андрею удалось под каким-то предлогом выгнать из помещения медсестру. Андрей завел глупый и бесперспективный, как он это теперь понимал, разговор по типу: «Как ты дошел до жизни такой?», намекая на связи с государственными преступниками. Так же шепча, они заспорили о настоящем и будущем, выясняя, кто на чьей стороне, кто прав, кто виноват, стараясь не затрагивать единственную тему: об отце и матери.
И все же она неизбежно всплыла, когда у обеих сторон закончились аргументы. Сергей назвал брата слабаком и тряпкой, трусом, не умеющим переступить через свою гордость. Андрей (и снова по-детски глупо) в ответ тихо и гневно крыл брата обвинениями в том, что тот, наверное, с радостью воспользовался его отставкой из числа вероятных наследников, получив от отца если не все, то очень многое: хороший стартовый капитал, собственную фирму, лаборатории, возможность кататься как сыр в масле и не думать о том, как прокормить растущую семью, которую сам же вскоре бросил. Так кто из них хуже – гордец или лицемер?
Но братья оставались братьями – запал ненависти быстро прошел. Родство оказалось сильнее идейных разногласий, и каждый понимал, что между собой им теперь делить нечего. Они снова заспорили, но теперь по существу. В таких спорах и рождается та самая истина, которая есть ценность самодостаточная, и даже если иногда оказывается, что она лежит посредине между двумя крайностями, то отнюдь не как дешевая проститутка, готовая удовлетворить интересы обеих сторон. Оба признавали, что ни политика правительства, ни тактика Наследников не имеют ничего общего с теми идеями, что могли бы спасти мир. Оба соглашались с тем, что человечество завели в тупик старые как мир корысть и стремление к наживе любой ценой, и равно – желание загребать жар чужими руками.