– Если герцогиня согласится, – осторожно произнес он, – у меня двадцать копий. И четыре егеря, которые отлично знают врага.
Сэр Рикар кивнул:
– У меня тоже сорок копий, хотя восемь из них сейчас в патруле. Значит, вместе с имперскими войсками мы можем выставить шесть сотен человек. С Богом, господа.
Плохиш Том вздохнул:
– Хорошо, дам вам еще сотню. Они Диких не боятся.
– Мне кажется, это благоприятный знак, господа, – сказал сэр Джон, – совет еще даже не начался, а у нас уже есть армия. Когда вы выступаете? – спросил он сэра Рикара.
– На рассвете. Для начала пройдем вдоль западной дороги. Конечно, старики учили нас не расщеплять силы, но я отправлю половину к северу от Кохоктона, а половину на юг, и мы очистим дорогу по обоим берегам реки.
– Тогда, господа, продумайте подробности вашего прекрасного плана, – вставил сэр Габриэль, – а я пойду отдам своих людей под командование сэра Бесканона. Я должен отправляться к матушке.
Он поклонился всем, включая сэра Анри, и по упругому торфу прошел к своему оруженосцу.
– Почему меня от него в дрожь бросило? – спросил сэр Рикар.
– В детстве он был другой, – сказал сэр Анри, – изнеженный мальчик, поглощенный…
Между ними возник сэр Гэвин, и воспоминания закончились.
Сэр Габриэль снял броню и отправился к себе в комнату – вымыться. В компании Тоби, Нелл и двух фракейских слуг он выпил два кубка мальвазии и облачился в наряд из красной шерсти, украшенный его гербом – золотым колесиком шпоры о шести зубцах, которое часто принимали за магический символ. Надел золотой рыцарский пояс. Меча он не взял, но с кинжалом с рукоятью из слоновой кости не расстался.
Нелл и Тоби предполагали, что происходит. Оба заставляли себя улыбаться.
У него осталось время помечтать, чтобы рядом был Том. Или Элисон. Или Арно.
Он вышел на балкон, нависавший над долиной. Глубоко вздохнул, допил вино и слишком резким движением поставил кубок.
– Нет, – сказал он, когда Тоби, одетый во все лучшее, предложил сопровождать его. Вместо этого он выбрал сына сэра Кристоса, Гиоргоса, долговязого фракейца с длинным носом, ни слова не знавшего по-альбански. – Пойдем со мной, – сказал он на высокой архаике. Улыбнулся Тоби, показывая, что не желал его обидеть. Ему просто не хотелось, чтобы слова его матери кто-то пересказывал.
Он вышел в коридор. Гиоргос знал дорогу – это входило в его обязанности – и повел Габриэля в южную башню. Они вскарабкались по узкой лестнице из двух дюжин ступеней и оказались на площадке с двумя дверьми. Гиоргос постучал.
Скромная молодая женщина с рыжими волосами и бронзовыми глазами открыла дверь и присела в реверансе. Она провела их во внешние покои, очень похожие на комнаты самого сэра Габриэля в северной башне.
– Это мой расточительный сын? – спросила Гауз. – У меня для тебя подарок, дорогой. Входи.
Бронзовоглазая отворила дверь во внутреннюю комнату, и Габриэль, сделав глубокий вдох, вошел, стараясь не замечать, что у него дрожат руки.
Амиция вышивала, сидя под солнечным лучом. Зимой она научилась некоторым хитростям и теперь могла вышивать буквы точечным швом, вырезать их и обметывать края, а потом обшивать шелковой нитью для напрестольной пелены. Сейчас она неспешно работала над пасхальным покровом для часовни на Южной переправе и повсюду возила за собой лен и шелк в промасленной сумке из холста с шелком. Хелевайз учила ее этому дамскому – не только монашескому – рукоделию. Готические буквы «I Н S» выходили у нее изящными и почти ровными.
Она трудилась над последним «I» в слове «domini», когда Гауз вошла в комнату и принялась ворковать с огромной птицей на насесте. Амиция поняла, что она плетет чары.
Гауз прогудела несколько горловых немелодичных нот. Амиция вспыхнула.
– Милая моя, обычно я работаю в одиночестве. И обнаженной, – рассмеялась Гауз.
– Я так однажды делала. – Амиция тоже засмеялась.
– Разница между нами и так невелика.
Амиция опустила голову и вернулась к вышивке.
– Что это? – спросила она.
– Подарок для Габриэля. Не вставай. Он сейчас будет здесь.
Она положила руку на дверь и крикнула:
– Это мой расточительный сын? У меня для тебя подарок, дорогой. Входи.
И распахнула дверь. Правой рукой она при этом сдернула покров с птичьей клетки.
Птица оказалась больше, чем думала Амиция, но Габриэль Мурьен удивил ее гораздо сильнее.
Дело не в том, что он изменился.
А в том, что он вообще был здесь.