– Но это же сабля. – Эдвард снял очки и протянул Тому, который нетерпеливо подпрыгивал.
Неверный волновался. Он заговорил.
После долгой паузы клерк перевел его слова.
– Он спрашивает, не знает ли кто из нас Гармодия.
Том тронул мастера за руку.
– У него волшебное кольцо. – Он посмотрел сквозь очки на язычника.
– Да. Это проблема. Что вы думаете, парни, когда видите меч, который существует одновременно в реальности и в эфире? – Мастер Пиэл всегда говорил учительским тоном.
Все переглянулись.
– Он будет мечом и в эфире тоже, – медленно предположил Эдвард.
Мастер Пиэл одобрительно посмотрел на него. Такой взгляд здесь считался наградой – мастер был скуп на похвалу, но зато справедлив.
– Да, парни. Это то, что называется разящим клинком. Разве что вот этот разящий клинок может нанести удар либо в реальности, либо в эфире. – Он склонился над саблей и вставил в глаз простенькую обычную лупу. – Интересно, кто его изготовил?
Клерк повторил вопрос, и неверный рыцарь принялся отвечать. Он говорил довольно долго – в какой-то момент клерк стал записывать.
– Он говорит, что его хозяин переделал меч. Что он был изготовлен больше тысячи лет назад.
Эдвард закашлялся.
– Ага! – оживился мастер Пиэл. – Это один из шести. – Он взял саблю и вдруг из высокого нескладного человека с выпученными глазами и одышкой превратился в героя легенд. Его тень на столе показалась угрожающей.
– Кто ваш хозяин, милорд? – спросил он.
Клерк перевел.
– Абуль-Валид Мухаммад абн Ахмад ибн Рушд. – Неверный поклонился, не отводя взгляда от сабли.
Мастер Пиэл улыбнулся:
– Вынужден признаться, что мне очень хочется попробовать что-нибудь разрубить… пусть это и мальчишество. – Он осторожно положил саблю на стол и снова стал сгорбленным человеком средних лет, лохматым и пучеглазым. – Его хозяин – Аль-Рашиди.
Работники выдохнули разом.
– Маг! – воскликнул Эдвард.
Мастер Пиэл указал на крошечный знак глаза, видневшегося из-за солнца:
– Именно.
Он протянул неверному правую руку. Чернокожий взял ее в свою. Мастер Пиэл особым образом перехватил руку.
Рыцарь улыбнулся:
– Ах-рафики!
– Он сказал «друг», – сообщил клерк.
Мастер Пиэл кивнул и повернулся к рабочим:
– Парни, один из шести клинков лежит на столе в нашей мастерской. Я надеюсь, что за четверть часа мы измерим и взвесим его точнее, чем кто угодно в этом мире. Ясно?
Он взял клерка за плечо и вывел его – и неверного, который вовсе не хотел уходить от своего оружия, – из мастерской.
– Их шесть? – спросил Герцог.
– Ты хоть что-нибудь знаешь? – присвистнул Том.
Герцог смерил его взглядом, который обещал скорую драку. Юноша попал сюда за талант, а вот образования ему не хватало.
– Магистр Иеронимус был величайшим магом времен Архаики, – сказал Эдвард, – тебе нужно прочитать его эссе о свойствах металлов. Это основа всего. Так или иначе, другого такого мага не было. Его считают пророком, – он указал на дверь, куда ушел чернокожий, – во время Умбротских войн он изготовил для императорской гвардии сто клинков для сражения с немертвыми.
Том измерял клинок, а Сэм аккуратным почерком делал записи на восковой табличке.
– К концу последней войны осталось всего шесть клинков. Они убивают и здесь, и в эфире. Но их появление сопровождается странными событиями: штормами, монстрами, Дикими, убийцами. – Эдвард пожал плечами. – Я думал, это миф.
Герцог, самый смелый из них, схватил огромный изогнутый клинок.
– Матерь божья, – сказал он.
Он тоже вдруг показался остальным высоким и статным.
– Господи, – выдохнул он и осторожно положил саблю назад, – господи.
Герцог никогда ничему не удивлялся, поэтому Эдвард не удержался и тоже взял саблю.
Однажды, в детстве, Эдвард ходил в собор с матерью и сестрами. Так получилось, что он стоял в нефе, когда солнце вышло из-за облаков и луч упал прямо на огромное окно-розу. Все вокруг взорвалось разноцветным светом, и он ощутил прикосновение Господа – явное, зримое присутствие всемогущего и вездесущего, – и он почувствовал все разом: смех сестры, шепот матери, ладонь священника, проходящего мимо кадильщика, ароматный дым, блеск серебряного кадила, и каждую пылинку, и каждую ноту последнего гимна, и шепот монахинь, и сверкание пуговиц на рукаве богатой дамы… все обрело смысл.
Эдвард никогда не забывал этого мгновения. Все его искусство черпало вдохновение именно в нем. И теперь он пережил его за один удар сердца. Он стал мечом. Меч был в нем и над ним. И все и везде исполнилось смысла.