В гостиную ворвалась юная Грейс; пару раз она поскользнулась на ковре, но умудрилась не пролить кофе, плюхнув поднос на столик тикового дерева у камина, после чего выбежала из комнаты, словно преследуемая охотником лань. Глянцевая поверхность кофейника отражала в миниатюре танцующие языки пламени. Члены семейства расселись вокруг столика, придвинув к нему жесткие, неудобные кресла. Отсутствовал только Росс. Миньонетта нежилась у огня, поглядывая на Летти, которая время от времени мягко поглаживала ее кончиком туфли.
— Вечерний ритуал, — прокомментировал ситуацию Бут, передав Камилле чашку и предлагая сахар и сливки. — Мы ежедневно сидим здесь около часа, наслаждаясь обществом друг друга, потягиваем кофе из изысканных, но слишком маленьких чашечек. К счастью, в этом доме более комфортабельные комнаты, в которых мы после этого можем укрыться. Так что часок придется потерпеть, кузина Камилла.
Гортензия принужденно засмеялась; создавалось впечатление, что она так и не выработала определенного отношения к человеку, который был ее приемным сыном.
— Бут любит насмешничать и поддразнивать нас, — заметила она. — Не надо принимать его слова за чистую монету. Папа всегда считал, что собираться всей семьей за кофе после обеда — хорошая идея. Он любил проводить послеобеденный час с дочерьми, когда мы были еще девочками, и нам не пристало об этом забывать.
Камилла подумала о беспомощном старике, лежащем наверху, и о немом вопросе, читавшемся в его глазах: «Где я допустил ошибку?"
Гортензия говорила без умолку, словно боясь, что молчание окажется для нее невыносимым. Размахивая унизанной кольцами рукой, она показывала Камилле диковинные безделушки, объясняя их значение и припоминая случаи, связанные с их приобретением во время путешествий, которых она принимала участие еще ребенком.
— А вас родители браги в заграничные поездки, тетя Летти? — спросила Камилла, воспользовавшись паузой, понадобившейся Гортензии, чтобы перевести дух.
Казалось, Летти к чему-то прислушивается. Она и здесь время от времени поглядывала на дверь, но делала это тайком, словно боялась разоблачения. Когда Камилла обратилась к ней с вопросом, она вздрогнула и погладила Миньонетту кончиком туфли. Полосатая кошечка ближе подобралась к стулу Летти и начала монотонно мурлыкать.
— Однажды я ездила в Англию и Шотландию, когда была уже взрослой, — пояснила Летти и потянулась за вязанием, нервно нащупывая в сумочке, прикрепленной к поясу, вязальный крючок. — Но никогда не обладала достаточной силой, чтобы много путешествовать.
— А я всегда была выносливой, — похвасталась Гортензия и стала со вкусом перечислять связанные с дальними странствиями трудности, которых Летти ни за что бы не выдержала.
Камилла посмотрела на Бута, расположившегося в некотором отдалении от столика, в тени. Он сидел, элегантно скрестив длинные ноги, тонкая рука покоилась на подлокотнике кресла. Хотя лицо Бута скрывалось в полутьме, Камилла шала, что он тоже прислушивается к чему-то, находящемуся за пределами гостиной. Когда на лестнице послышались шаги, он наклонился вперед, устремив взгляд на дверь; тетя Летти вздрогнула, напугав кошку.
Росс Грейнджер вошел в комнату твердым решительным шагом и с нескрываемой враждебностью обвел взглядом всю компанию, собравшуюся у камина.
— Мне не удалось поговорить с мистером Джаддом, — сообщил он. — Сиделка не позволила мне это сделать. Она сказала, что получила распоряжение не пускать меня к нему. Могу я узнать, кто ей дал такое указание?
Гортензия приняла удар на себя.
— Доктор Уилер сказал, что папа должен избегать волнений и что его не следует беспокоить. Все знают, что вы в последнее время сильно раздражали его. Вот я и приказала сиделке не пускать вас к отцу, пока ему не станет лучше.
— Не собираюсь подчиняться вашим, с позволения сказать, приказам. И раздражал его вовсе не я…
Бут встал и с присущей ему небрежной грацией облокотился о каминную доску; его лицо, тускло освещенное мерцающим пламенем, показалось Камилле необычайно красивым.
— Послушайте, Грейнджер, мы знаем, что вы нас ненавидите, но до сих пор нам приходилось терпеть ваши бесконечные инсинуации из уважения к вашим прежним заслугам перед дедушкой Оррином. Но вы должны признать, что во время последнего посещения сильно расстроили старика. Судя по тому, что рассказала сиделка, вы настаивали на изменении завещания ради достижения каких-то собственных целей.
Камилле оставалось только восхищаться самообладанием Бута, говорившего сдержанным и спокойным тоном. Его собеседник владел собой гораздо хуже и находился на грани срыва.
Пламя камина серебристыми вспышками отражалось на вязальном крючке, сновавшем взад-вперед в руках Летти, которая больше не оглядывалась на дверь. Когда она заговорила тихим, сдавленным голосом все посмотрели на нее с удивлением, словно уже забыли о ее присутствии.
— Как ты, Гортензия можешь обвинять Росса в том, что он пытался убедить папу изменить завещание? Разве мы все не стремимся к этому?
В комнате воцарилась гнетущая тишина. Ее нарушил Росс, ухватившийся за последнюю фразу Летти.
— Значит, вы и в самом деле пытались вывести меня из игры! Так я и думал. И на каких же изменениях в завещании вы настаивали?
— Это не ваше дело, Росс, — отрезала Гортензия. — Заботы нашей семьи вас больше не касаются.
— Зато они касаются меня, — заявила Летти, снова вызвав всеобщее удивление. — Я совершенно согласна с сестрой, — поспешила она добавить. — Что я буду делать с половиной состояния отца, если оно достанется мне согласно завещанию в его нынешнем виде? Я человек со скромными запросами, Росс. Не хочу брать на себя ответственность управления таким капиталом.
— И поэтому позволяете сестре лишить себя законной доли? — возмутился Росс. — Я надеюсь предотвратить хотя бы этот необдуманный шаг вашего отца, когда он оправится настолько, что сможет меня выслушать. Даже если он не согласится с моим планом, который представляется мне более разумным.
— Иными словами: даже если он не включит в завещание вас в награду за годы безупречной службы? — иронически осведомился Бут.
Слушая эту перепалку, Камилла внутренне ее содрогалась; сцена в гостиной, разыгравшаяся по соседству с умирающим стариком, казалась ей высшей степени непристойной, а поведение этих людей непонятным. Даже Росс, не являющийся членом семьи, все же был связан с дедушкой тесными узами и мог бы питать к нему большее сочувствие. Какое бессердечие — ссориться из-за наследства Оррина Джадда, вместо того чтобы направить все силы на его излечение, окружить заботой, помочь обрести спокойствие и ясность духа.
Росс, с видимым усилием овладев собой, обратился к Гортензии:
— Я хочу точно узнать, чем был вызван его сердечный приступ. Когда я уезжал в Нью-Йорк, мистер Джадд чувствовал себя не лучше и не хуже, чем обычно. Что произошло после моего отъезда?
Стало так тихо, что звук, произведенный упавшей с каминной решетки головешкой, прозвучал как взрыв; мурлыканье Миньонетты походило на бульканье кипящего чайника. Бут пожал плечами и сел в кресло, снова укрывшись в тени. Вязальный крючок Летти застыл в воздухе. Гортензия нервно сцепила пальцы у себя на коленях. Степень напряженности в комнате достигла предела.
— Итак? — требовал ответа Росс. — Я уже понял, что произошло нечто ужасное. Хотелось бы узнать, что именно.
Гортензия первой обрела голос.
— Почему бы вам не спросить об этом Летти? Бут тогда был в деревне, а у меня были дела в подвале. С Оррином Джаддом оставалась Летти. Уверена, что всем нам интересно будет узнать, что там на самом деле произошло. Ведь Летти так чего толком и не объяснила.
Вязание Летти упало обратно в сумочку; она закрыла лицо руками.
— Это правда, Росс… я была там. Но я не хотела… мне и в голову не приходило…
— Так что ты ему сказала, дорогая? — выпытывала у сестры Гортензия. — А может быть, сделала?