Она поставила поднос на столик, стоявший у огня, и только в этот момент Камилла заметила, что правая рука тети неестественно скрючена. Длинный рукав, сужавшийся у запястья, до некоторой степени скрывал увечье: оно сказывалось только в том, что Летти не могла выпрямить руку.
— Дочь моей маленькой сестрички Алтеи, — промурлыкала она и повернулась, чтобы посмотреть на Камиллу. В то время как все в Летти Джадд было каким-то сереньким, на лице выделялись темно-карие глаза, глубокие и выразительные, окаймленные длинными ресницами, такими же черными и густыми, как у Камиллы. — Ты так на нее похожа. Даже волосы на лбу образуют такой же черный треугольник. И легкая походка. Извини, я не должна встречать тебя плачем.
Она села в обтянутое шелком кресло, которое Камилла подвинула к камину, и сложила руки на коленях так, что положение обеих выглядело естественным. От тепла камина ее прекрасная белая кожа немного разрумянилась, но, когда она протянула левую руку поближе к огню, Камилла заметила, что руки тети Летти странным образом не соответствовали ее фигуре. Узкие в кости, они не были хрупкими, а свидетельствовали о крепости и силе мускулов; казалось, их загорелая веснушчатая кожа впитала в себя все солнце прежних дней, оставаясь незащищенной.
Под нежным взглядом Летти таяла обида, нанесенная Камилле более чем холодным приемом. Она окончательно отогрелась, терпкий аромат чая вселял в нее бодрость. Камилла тоже села, и Летти налила ей полную чашку, ловко действуя скрюченной рукой. Полосатая кошка подошла к своей хозяйке и, запрокинув голову, выжидательно посмотрела на нее.
— Не сейчас, дорогая, — обратилась к ней Летти. — Мы зашли сюда всего на минутку. — Она улыбнулась Камилле так, словно извинялась за дурные манеры ребенка. — Миньонетта очень любит настои из трав. Мы с ней каждый день после обеда выпиваем по блюдечку того или иного настоя. — Она протянула Камилле чашку с блюдцем. — Угощайся. И добавь в него немного клеверного меда. Это придаст тебе храбрости и сил.
Камилла положила в чашку ложечку золотистого меда и с благодарностью отпила глоток.
— Как себя чувствует дедушка? Когда я смогу его повидать?
При этих словах долго сдерживаемые слезы хлынули из глаз Летти; она достала из рукава носовой платок, распространяя вокруг запах лаванды
— Сегодня он очень слаб. Гортензия не позволяет мне навестить папу — боится, что я его расстрою. — Ее черные глаза смотрели на Камиллу с мольбой.
— В чем дело, тетя Летти? Если я могу чем-нибудь помочь…
Летти покачала головой.
— Нет, нет… ничем. То есть сейчас ты ничем не поможешь. — Манера ее поведения становилась все более возбужденной, она нервно сжимала и разжимала пальцы. — Ты должна поверить: это случилось не по моей вине… поверь, я не хотела…
Она довела себя до такого состояния, что Камилла опустилась на стоявшую рядом бархатную оттоманку и сжала маленькую обветренную руку, ощутив жилистую силу ее пальцев. Покровительственное отношение к тете Летти возникло у нее естественно и непроизвольно. Камилла прониклась сочувствием к этой хрупкой, по-своему гордой женщине и вложила в рукопожатие силу своей молодости и возвращавшейся к ней храбрости. Тетя с надеждой смотрела ей в глаза.
— Может быть, ты приехала вовремя. Я думаю, папа о многом сожалеет. Это чудесно, что он послал за тобой. Ведь ты член нашей семьи, моя дорогая.
Глаза Камиллы неожиданно наполнились слезами. Такие слова кое-что значили для девушки, истомившейся в одиночестве. Летти заметила, Как она растрогана, и попыталась мягко приободрить племянницу.
— Бут очарован тобой. Он приходил ко мне, чтобы сказать, как ты красива и какое это счастье, что ты к нам приехала. Бут милый мальчик, может быть, иногда немного грустный, но очень талантливый. Ему пойдет на пользу присутствие в доме молодой девушки.
Она еще продолжала бы говорить в том же духе, но прозвучал повелительный стук в дверь, и Летти выпрямилась, отпрянула от Камиллы, высвободила руки и снова сложила их на коленях.
— Это моя сестра Гортензия, — прошептала она. — Лучше не заставлять ее ждать. Она не отличается терпением.
Камилла быстро подошла к двери. Она понимала, что после деда Гортензия была самой важной персоной в доме и многое зависело от первой встречи с ней. Именно ей — своенравной и трудной в общении тете Гортензии — Камилла должна понравиться, если она и впрямь рассчитывает стать полноправным членом этой семьи. Камилла с улыбкой и открытым сердцем отворила дверь.
Образ тети Гортензии, витавший в ее воображении, был довольно неопределенным, но он не имел ничего общего с этой высокой, красивой рыжеволосой женщиной в изысканном вечернем платье. Она выглядела бы еще более красивой, если бы выражение ее лица было менее раздражительным и резким. Особенно чудесными показались Камилле рыжие, не потускневшие с годами волосы, при помощи нефритовых гребней собранные в сложное сооружение из многочисленных локонов и прядей. Изумрудно-зеленое вечернее платье, возможно, не отвечало моде последнего сезона, но она носила его как герцогиня. Бриллиантовые серьги сверкали голубым огнем. Покрой платья обнаруживал совсем не увядшее тело, фигура оставалась привлекательной и роскошной. Цвет глаз — то ли серый, то ли зеленый или голубой — не поддавался определению, Но Камилла ощутила: ничто не ускользает от их острого взгляда.
Присутствие сестры не доставляло ей удовольствия, и Летти встала, как только Гортензия вошла в комнату.
— Оставляю вас одних, — сказала Летти, и Камилла снова отметила достоинство, с каким держалась эта хрупкая женщина.
— Спасибо, что зашли, тетя Летти, — тепло поблагодарила ее Камилла и проводила до двери. Кошка выскользнула в коридор вслед за своей хозяйкой. Камилла повернулась к Гортензии с приветливой, но несколько принужденной улыбкой на губах.
Тетя Гортензия с интересом прошлась по комнате, словно не видела ее много лет.
— Надеюсь, здесь успели все приготовить как следует, — сказала она. — Мы очень поздно узнали о твоем приезде. И мы не держим достаточного количества слуг, как в прежние времена. С этими представителями испорченного молодого поколения нелегко ужиться. Никогда не могла понять, почему папа настаивает, чтобы здесь все осталось таким же, как при Алтее. Эта комната лучше, чем моя. Я предпочла бы жить в ней.
Камилла, все еще ожидая какого-то приветствия, недоуменно смотрела на тетю, не зная, как реагировать на ее словоизлияния. Не обращая внимания на устремленный на нее взгляд племянницы, Гортензия остановилась у подноса с остывшим чаем. Она принюхалась и сморщила нос.
— Не позволяй моей сестре накачивать тебя снадобьями. Она мало смыслит в подобных вещах, и ее напитки не всякому пойдут на пользу. — Затем, по-видимому, удовлетворив любопытство относительно комнаты, она обратила свой пронизывающий взор на Камиллу, и та прочла в ее глазах открытую антипатию. — Так ты дочь Алтеи? Встреча с тобой вызовет у папы шок. Но он сам виноват: нечего было посылать за тобой, ничего нам не сказав. Да и всех нас шокировало известие о твоем приезде.
Камилла тщетно пыталась найти подходящий ответ, ясно только, что возможность для обмена приветствиями была безнадежно упущена.
— Я… я надеюсь, вы ничего не имеете против моего приезда, — неуверенно пробормотала она. — Мистер Помптон…
— Помптон — старый дурак, — отрезала Гортензия. — Папа сделал то же самое много лет назад, когда ему показалось, что он умирает; он решил, что должен напоследок повидаться с твоей матерью. Но умерла Алтея, а он с тех пор пребывал в добром здравии. Будем надеяться, что на этот раз история полностью не повторится.
— Что касается моей матери… — попыталась вставить Камилла, воспользовавшись паузой.
— Чем меньше мы будем говорить о твоей матери, тем лучше, — оборвала ее Гортензия, тщетно пытаясь вернуть выбившийся рыжий локон в некогда слаженный ансамбль прически «помпадур». — Когда она вышла замуж и покинула этот дом, твой дед распорядился, чтобы при нем больше не упоминалось ее имя. Правда, он пересмотрел свое решение и пригласил Алтею сюда, но ее смерть настолько потрясла нас всех, что мы по взаимному согласию избегаем разговоров об Алтее Кинг. Конечно, мы упоминаем имя твоей матери при необходимости, но не обсуждаем ее. Ты поняла? Воспоминания слишком болезненны.