— Может быть, она не приедет, — с надеждой предположила Летти.
— Она уже приняла приглашение. Тетя Летти, вы, несомненно, знаете, что произошло между ней и дедушкой Оррином.
Летти, продолжая закалывать булавки, ответила:
— Лоре пришла в голову глупая идея о том, что на самом деле случилось с Алтеей. Не помню точно, в чем она состояла.
Камилла подошла к тетке вплотную и накрыла ткань будущего платья, так что Летти вынуждена была прекратить работу.
— Вы тоже против меня, тетя Летти? — спросила она.
Губы Летти дрожали.
— Пожалуйста, — взмолилась она, вытягивая материю из-под рук Камиллы. — Я должна поторопиться, чтобы успеть сшить это платье. Кстати, дорогая: если хочешь, я поиграю для твоих гостей на арфе. Если это доставит тебе удовольствие. Я могу исполнить старые шотландские песни, которые любил папа. Думаю, гостям поправится эта музыка.
Камилла знала, что настаивать бесполезно. Не говоря более ни слова, она встала и пошла к двери. Тут Летти оставила выкройку и догнала ее.
— Не сердись на меня, дорогая. Я что-то начала опасаться твоего приема. Мне бы хотелось, чтобы миссис Ландри на него не пришла. Я… я боюсь того, что может произойти. Пожалуйста, будь осторожна, Камилла. Будь очень, очень осторожна.
Глава 20
Усилием воли Камилла сосредоточила все свое внимание на предстоящем приеме, который во что бы то ни стало должен был пройти успешно: на карту поставлена репутация Грозовой Обители.
За день до приема прибыли дополнительные слуги, чтобы помочь с последними приготовлениями. Гортензия осталась в своей стихии: она отдавала распоряжения направо и налево, в то время как Летти корректировала ее указания, отменяя наиболее абсурдные.
Перед приездом слуг Летти заперла дверь в подвал.
— Если что-нибудь понадобится, подойдите ко мне за ключом, — обратилась она к членам семьи. — Я не хочу, чтобы внизу бродили посторонние.
Ясно было, что она беспокоится за свои бесценные травы. Гортензия заметила, что ее бдительность просто смехотворна, но никто не возражал, и ключ остался у Летти.
День приема порадовал ярким солнцем и ясным небом: погода была поистине изумительной. Предполагалось, что гости начнут прибывать с четырех часов пополудни, и в три тридцать Камилла и Летти, полностью готовые и нарядные, сели отдохнуть на веранде.
Маленькие столики и стулья, установленные на лужайке, сверкали свежей краской цвета молодой листвы; японские фонари были развешаны не только на веранде, но и над лужайкой на веревках, натянутых между деревьями. В вечерних сумерках Грозовая Обитель представит собой чудесное зрелище. Арфа Летти ждала своего часа в углу веранды, рядом со стулом, на котором примостится Летти, чтобы усладить слух гостей своей музыкой. Позже придут нанятые в деревне скрипачи, которые сыграют старые танцевальные мелодии и даже пару современных вальсов.
— В конце концов, — заключила Камилла, — это деревенская вечеринка. И нет нужды подражать Нью-Йорку.
Бут отсутствовал большую часть дня, заявив, что ненавидит подобные приготовления. Лучше он появится на приеме вместе с гостями и насладится вечеринкой, не чувствуя ответственности за ее проведение. В последние дни Камилла постоянно ловила на себе его ищущий взгляд. Он говорил мало, словно пришел к выводу, что время работает на него. Хотя неотступное внимание Бута смущало Камиллу, ее отношение к кузену оставалось двойственным: какая-то частица ее существа радовалась его вниманию. Если она безразлична Россу, это еще не значит, что никто не обращает на нее внимания.
Но одно тревожное происшествие уже омрачило этот день. Миньонетта исчезла, и, сколько ее ни звали, она не появлялась. Какое-то время Летти не особенно беспокоилась.
— В конце концов, кошечка вернется, — сказала она. — Миньонетта слишком умна, чтобы с ней что-нибудь случилось.
Только теперь, когда они с Камиллой устроились на веранде, Летти начала волноваться.
— Это на нее не похоже — отсутствовать так долго. Она, знаешь ли, очень любит меня.
— Не могли ли вы оставить вчера ее в подвале, когда запирали дверь? — спросила Камилла.
— Нет, потому что сегодня утром она была в доме. А я не спускалась в подвал после того, как его заперла.
Чей-то голос донесся до них изнутри дома, и Летти обратилась к Камилле:
— Гортензия зовет тебя, дорогая. Надеюсь, что на этот раз она не разоделась в пух и прах. Она не захотела сказать мне, как собирается нарядиться.
Камилла пошла в дом и обнаружила Гортензию на лестничной площадке; тетя пыталась безуспешно установить высокие дельфиниумы в бронзовую вазу. Ее платье, как того и боялась Летти, оказалось чрезмерно пышным. Атласное, со старомодным турнюром, оно было изумрудно-зеленым и выглядело несколько поношенным. Прическа «помпадур» держалась за счет маленьких гребешков, усыпанных зелеными нефритами. Ее элегантность в стиле давно минувших дней казалась немного нелепой; Камилла испытывала к тете чувство, похожее на жалость, хотя никак его не проявила.
— Хорошо, что ты здесь, — обратилась Гортензия к подошедшей племяннице. — Никто не догадался поставить цветы на стойке возле лестницы. Я думала, что эта бронзовая ваза подойдет, но, как видишь, она недостаточно глубока. Сбегай в подвал и принеси мне высокую китайскую вазу. А этот бронзовый ужас унеси с собой.
Большая бронзовая ваза оказалась очень тяжелой, и Камилле пришлось взять ее обеими руками. Летти дала ей ключ, и она, миновав суетившуюся на кухне прислугу, подошла к двери подвала. Когда Камилла открыла ее и начала спускаться вниз по лестнице, что-то черное стремительно проскочило мимо и выскочило в дверь. Камилла так испугалась, что вздрогнула и выронила вазу. Возмутительницей спокойствия оказалась всего лишь пропавшая Миньонетта, но Камилле от этого было не легче. Ваза покатилась по ступенькам с немыслимым грохотом, и девушка в смятении провожала ее взглядом.
Когда ее глаза привыкли к темноте, она убедилась в том, что ваза учинила по пути неимоверные разрушения. Третья ступенька сверху треснула и провалилась. Если бы Камилла наступила на нее не глядя, то и сама провалилась бы вниз, на бетонный пол подвала, находившийся на глубине добрых двенадцати футов. Лестница была без перил, и ничто не спасло бы Камиллу от падения.
В кухне над подвалом было настолько шумно, что никто не услышал громыхания бронзовой вазы и не пришел выяснить, что случилось. Камилла осторожно перешагнула через сломанную ступеньку и стала спускаться вниз. Одна или две другие ступеньки были немного искорежены, но провалилась только третья, на которую она, должно быть, уронила вазу.
То, что здесь произошло, изумило Камиллу. Ваза была тяжелой, но не настолько, чтобы под ней проломилась ступенька — если она не прогнила. Но с какой стати должна была прогнить только третья ступенька сверху? Кроме того, если ступенька и в самом деле готова была провалиться, кто-нибудь должен был это заметить. Камилла спустилась вниз и обнаружила, что доска треснула посередине; одна ее половинка упала на пол другая, зацепившись, лежала сверху.
Камилла подняла обломок и стала его рассматривать. Древесина вовсе не выглядела прогнившей. Трещина была ровной, с твердыми краями. Доску могли намеренно вытащить, подпилить и поставить обратно, с тем, чтобы первый, кто неосторожно наступит на нее, провалится вниз. Если бы Камиллу не напугала вырвавшаяся из заточения Миньонетта, если бы она не уронила вазу на ту самую ступеньку, ничто не предохранило бы ее от падения на бетонный пол подвала.
Ее колени дрожали; она села на стоявший поблизости стул. Любой человек, наступивший на третью ступеньку сверху, получил бы серьезные повреждения. Но ловушка не могла предназначаться для кого попало. Камилла понимала, что западня расставлена для вполне определенного человека — для нее, Камиллы Кинг. Но как такое могло получиться? Кто мог знать заранее, что она первой наступит на эту ступеньку? Она не спеша, шаг за шагом, проанализировала ситуацию, пытаясь вернуться к ее истоку.