Бут наблюдал за ней. Она встретилась с ним глазами поверх множества голов смеющихся, болтающих людей и не смогла отвести взгляд. Ей вдруг подумалось, что они смотрят друг на друга как влюбленные. Бут ждал. Ждал момента, когда сможет заключить ее в свои объятия. Камилла ощутила, как прохладный пот выступает на ее ладонях, и поспешно напомнила о себе о том, что Росс вернулся. Она теперь не одна. Завтра она поговорит с ним, расскажет ему обо всем. Он подскажет ей, что делать.
Глава 21
Последние гости покидали Грозовую Обитель уже совсем поздним вечером. Наконец японские фонари были погашены. Камилла поднималась наверх, предвкушая возможность расслабиться после исполнения трудной роли хозяйки имения. Теперь к ней может вернуться страх, если она с ним не совладает. Ей следует прежде всего обдумать, что сказать Россу Грейнджеру завтра утром. Необходимо произвести нечто вроде связанной и обоснованном речи, чтобы он не отнесся к ее переживаниям как к пустым женским страхам, не пренебрег ими.
Подойдя к своей комнате, она обнаружила, что дверь, которую она всегда закрывала, приоткрыта. Внезапно ее охватило то же чувство, которое она испытала в подвале, глядя на провалившуюся ступеньку. Страх оказывал на Камиллу физическое воздействие, вызывая колики в животе и тошноту; ей не хотелось входить в комнату. Но она пересилила себя и распахнула дверь настежь.
В комнате Камиллу поджидала Летти. Она сидела возле холодного камина, все еще одетая в вечернее бледно-лиловое платье, раскачиваясь в кресле-качалке, и разминала лаванду между пальцами. Миньонетта сладко спала посреди кровати, вполне оправившись после заточения в подвале. Камилла закрыла дверь и быстро вошла в комнату. Радуясь тому, что приступ тошноты миновал, она готова была поболтать.
— Вам понравилась вечеринка, тетя Летти?
Тетя с отсутствующим видом вдыхала аромат лаванды.
— Я хочу поговорить с тобой, дорогая.
— Отлично, — сказала Камилла. — Мне тоже хочется с вами поговорить. Миссис Ландри рассказала мне кое-что о… смерти моей мамы. Я думаю, вы знаете, о чем она мне сообщила.
— Знаю. — Летти закрыла глаза и помахала лавандой перед своим носом, словно надеясь обрести силу, вдыхая острый аромат. — Поэтому я и должна с тобой поговорить. Мне известно, какого мнения придерживается Лора Ландри. И отчасти она права. Но только отчасти. Сядь на оттоманку, дорогая. Ближе, чтобы я могла говорить потише.
Камилла села рядом с тетей, почти касаясь ее коленями.
— Миссис Ландри не знает, что произошло в тот вечер, когда Алтея поехала верхом на гору. Она не знает, что именно я послала сестру на верную смерть.
Камилла ждала в напряженной тишине, не веря, что тетя продолжит свой рассказ.
— Возможно, тебе не известно, что лошадь, которая чуть не убила меня за несколько лет до приезда Алтеи, была той же самой, которая убила мою сестру.
Камилла слушала тетю с возрастающим изумлением.
— Нет, я этого не знала.
— Это была кобыла по кличке Фолли. Чудесная маленькая кобыла, самая красивая из всех, каких мне пришлось повидать, — деликатная, с хорошими манерами и очень дружелюбная. Это была моя лошадь, Камилла, и я ее страстно любила. Пока не обнаружила в один злополучный день, что она обладает одним неприятным свойством — в грозу ведет себя как безумная.
— Она сбросила вас в грозу? — спросила Камилла.
— Нет. Тогда я спешилась, чтобы сориентироваться. Приближалась гроза, и вся долина Гудзона погрузилась в лиловый полумрак, над ней клубились грозовые тучи, вдали сверкали молнии. Зрелище было устрашающим — и прекрасным. Гортензия в тот день поехала со мной, но она не слезла со своей лошади. Ей не терпелось поскорее вернуться домой. Я встала на камень, чтобы вскочить с него в седло, но в тот момент, когда я вставила ногу в стремя, прогремел гром, да так сильно, что напугал бы любую лошадь. Но Фолли была более чем напугана — она взбесилась. Моя нога застряла в стремени, лошадь ударила меня по руке копытом, стараясь избавиться от ноши, и тащила до тех пор, пока нога не высвободилась из стремени. Фолли убежала, а Гортензия умудрилась довезти меня до дома на своей лошади.
Голос Летти звучал спокойно и бесстрастно, Но ее пальцы судорожно сжимались и разжимались на протяжении всего рассказа.
— После этого я очень долго болела. Доктор боялся, что у меня мозговая травма вдобавок к повреждению руки, которая так и не зажила. Папа собирался пристрелить Фолли, но, несмотря на увечье, которое она мне причинила, я любила эту лошадь и умоляла оставить се в живых. Чтобы успокоить меня, папа обещал, что не станет убивать кобылу, но с условием, что никто больше на нее не сядет. Я знала, что Фолли не желала мне зла, и она осталась моим другом, когда я оправилась после болезни. Но никто из нас не ездил на ней верхом. Все это произошло, конечно, уже после того, как Алтея уехала и вышла замуж.
— Знала ли моя мама, что Фолли не предназначена для верховой езды? — спросила Камилла.
Летти склонила голову.
— Она знала. Бут сказал ей об этом, пытаясь остановить ее в тот вечер. Тебе известно, что она позировала ему для картины. Но они не слишком ладили, и я думаю, что он никогда ей не нравился. Алтея высмеивала его живопись. Она всегда была веселой, и мне казалось, что она просто хотела его подразнить, но Бут очень обиделся и разозлился. Алтея сказала ему, что в жизни она выглядит куда лучше, чем женщина на картине. Но главное, она утверждала, что легко справилась бы со вставшей на дыбы лошадью и сумела бы ее укротить, если бы захотела. Бут сообщил, что лошадь, изображенная на картине, — это моя Фолли, опасное животное, почти убийца. Я в тот момент была с ними, и мне до сих пор вспоминается, как Алтея рассмеялась и сказала, что должна на ней покататься. Прямо сейчас. Я была свидетельницей вспыхнувшей между ними ссоры. Старалась заставить ее понять, что надвигается гроза, а она заявила, что это прекрасный случай испытать себя. Она была настолько хорошей наездницей, что могла справиться с лошадью при любых обстоятельствах.
Летти сделала паузу и печально покачала головой.
— Она всегда была такой, даже в детстве. Стоило кому-нибудь усомниться, что она справится с задачей — и она тут же бросалась доказывать обратное.
— А где был дедушка, когда все это происходило? — спросила Камилла.
— Папа болел — потому и послал за ней — и во время нашего спора лежал в постели в своей комнате. Бут писал картину на веранде: там хорошее освещение. Алтея позировала в амазонке; она засмеялась ему в лицо, сбежала с крыльца и направилась к конюшне. Тогда я решила сходить к папе, но Бут попросил, чтобы я не беспокоила старика. Мне кажется, Бута действительно расстроило своевольное поведение Алтеи. Возможно, он боялся, что папа обвинит его во всем, что бы ни случилось. Он никогда не находил общего языка с дедушкой. Он обещал мне пойти за Алтеей и остановить ее, удержать от поездки верхом.
— Но он этого не сделал, не так ли? — спросила Камилла.
Летти с минуту молчала, словно пытаясь что-то припомнить.
— Он старался. Я сидела на веранде и ждала, небо становилось все более темным, обещая скорое наступление сумерек, гроза неумолимо надвигалась. Я надеялась, что Бут приведет ее обратно в дом. Но через некоторое время он вернулся один, на его щеке краснела ссадина — след хлыста, которым она его ударила. Видимо, в конюшне они рассорились окончательно.
— Вы послали кого-нибудь за Алтеей?
— Папа был единственным человеком, который мог повлиять на нее, когда она приходила в подобное расположение духа. Я должна была немедленно сходить за ним. Но знала, что он разозлится на Бута, а мне этого не хотелось. Он мог просто выгнать приемного внука из дома, если бы узнал о его взаимоотношениях с Алтеей. Поэтому я так и осталась сидеть на веранде и ничего не предприняла. Помню, о чем тогда думала. Эти воспоминания до сих пор не выходят у меня из головы. А думала я вот о чем: Алтея всегда была красавицей, одаренной и удачливой. Она вела такую жизнь, какую сама для себя выбрала, и с ней ничего не могло случиться. Так я и просидела на веранде, позволив ей отправиться навстречу смерти. И все это время какой-то внутренний голос говорил мне, не умолкая: что-то должно произойти. Но я к нему не прислушалась.