- Эх, ты!.. - сказала Аленка и ушла.
Я, конечно, не пошел. Что я, дурак!
Вскоре все закончили работу, и Надежда Федоровна сказала:
- Лучше всех работал Леня Берестов, он первый закончил свою делянку. И Алена очень хорошо работала и вторая закончила работу.
- Если бы захотела, я бы его перегнала, - вдруг сказала Аленка.
У меня прямо дух захватило от этих слов.
- Как бы не так! - заорал я. - Кишка тонка!
- Нет, не тонка, просто пожалела.
У меня язык от возмущения отнялся. Ах ты тихоня противная! "Пожалела"! Треснуть бы тебя по башке, узнала бы тогда!
А она опять свое:
- Он хоть и ударник, да только для себя. Рите не стал помогать.
- Еще не хватало! - опять заорал я. - Дали каждому делянку, ну и делай свое!
- Нет, ты не прав, Леня, - сказала Надежда Федоровна. - Так рассуждать могут только кулаки, а ты - пионер. И должен помогать товарищам, тем более что Рита слабее тебя, а ты вон какой здоровый.
- Нет уж, дудки! Не буду помогать девчонкам! - упрямо заявил я.
- Опять рассуждаешь не по-пионерски, - сказала Надежда Федоровна и холодно поглядела на меня.
Я замолчал, не стал больше спорить. А эта тихоня еще получит от меня! Собрался я ей кулак показать исподтишка, а она так на меня поглядела, что прямо куда-то в душу заглянула. Глаза у нее синие-синие, как Рябиновое озеро, где мы карасей ловим. И на носу конопушки мелкие, как на воробьином яйце. И что-то такое со мной сделалось: хотел пригрозить и не пригрозил. Никогда за мной такого не замечалось. Прямо удивительно. И целый день мне потом эти глаза виделись, синие-синие.
Дома мне еще отец добавил.
- Ну, брат, пришлось мне покраснеть за твое единоличное настроение, сказал он вечером, едва переступив порог.
Это уж ему Надежда Федоровна доложила.
- Значит, свое только?
- Да какое же "свое"! - возмутился я. - Колхозное поле-то!
- Все равно. Кто товарищам не помогает, тот только себя любит.
Вот тебе раз! То говорит: будь везде первым, ты - пионер! А теперь все наоборот.
- Выходит, я буду работать, а другой прохлаждаться, как Ритка, а потом я же ей помогай? Я глотка воды не сделал, а она от ручья не отходила.
- А ты увлеки ее, объясни, покажи, как надо работать, - не унимался отец.
Я обиделся. Вот пристали. Сговорились, что ли?
- Ну ладно, - сказал отец. - Пей чай, не дуйся, а то лопнешь - чаем коленки ошпаришь. Ты подумай только: когда вы вместе бываете - Федька, Степка и ты, - на вас зареченские не нападают. Потому что вы - сила. В работе тоже нельзя по одному, как лебедь, рак и щука. Ты вот возьми веник, попробуй сломать. Не получится. А по хворостинке очень просто переломаешь. Так и в работе, надо вместе чтобы. Один за всех, и все за одного. Сделал свое, помоги товарищу. Для этого и колхозы делаем, для этого в коммунизм идем. Я вот тебе сейчас прочту, что Владимир Ильич пишет.
Отец достал с этажерки книжку в красном переплете, разобрался в закладках, которых было множество, и начал:
- Вот слушай, что такое коммунист. "Коммунист - слово латинское. Коммунис - значит общий. - Отец поднял палец, поглядел на меня. Коммунистическое общество - значит все общее: земля, фабрики, общий труд вот что такое коммунизм". Понял? Общий труд. - Отец закрыл книгу. - Ленин это говорит. Он сам в субботниках участвовал, бревна таскал, а ты Аленке не хотел помочь. Какой же ты после этого пионер?
"Не Аленке вовсе, а Ритке, - тоскливо подумал я и утешился другой мыслью: - Этой Аленке еще будет! Тихоня!"
- Да-а, - задумчиво сказал отец. - Вытравить из нас эту крестьянскую закваску нелегко. Рабочий класс тем и силен, что он сплочен, гуртом держится. А вот крестьяне никак еще понять не могут, что им дает колхоз, общий труд. И разбредаются, как овцы у плохого пастуха. Но ничего! - Голос отца затвердел. - Мы их сгуртуем! Поймут. Это попервости туго, а потом не растащишь.
Глава восьмая
В избе-читальне организовали курсы по ликвидации безграмотности ликбез. Заведовала этими курсами Надежда Федоровна, а мы у нее были помощниками. Мы - это Степка, Федька, я и Аленка-тихоня. Надежде Федоровне без нас, конечно, не управиться было бы со всеми неграмотными в нашем селе - не разорваться же ей одной на всех.
Открывать ликбез пришел отец. Он был побрит и от этого казался помолодевшим. Высокий, плечистый, в зеленой гимнастерке и синих галифе, обшитых кожей, он походил на красного командира, каким он и был когда-то.
Учиться на ликбез пришел народ пожилой, бородатый. Сидели за столами, смущенно покашливали в черные кулаки. Те, которые помоложе, толпились на крыльце, курили, натянуто похохатывали. Видно было, что волнуются и любопытно им, как эта учеба происходить будет. Я в первом классе тоже такой был.
Председательский стол покрыт красной сатиновой скатертью, на столе графин с водой и колокольчик. Над рамкой с портретом Ленина, на котором запекшаяся кровь Фили Арепина, прибит кумачовый плакат: "Долой неграмотность!"
Отец и Надежда Федоровна пошептались, и отец попросил всех занять свои места. Одернул гимнастерку, позвонил в колокольчик, подождал, когда стихнет гомон, и торжественно начал:
- Товарищи граждане нашего села! Сегодня мы открываем курсы ликбеза. От имени районного комитета ВКП(б) я приветствую вас, сознательных граждан нашего села, за то, что вы пришли сюда грызть гранит науки. - Взгляд отца задержался на беззубом деде Черемухе, отец досадливо крякнул и поправился: - Ну, грызть не грызть, а, в общем, уму-разуму набираться. Владимир Ильич Ленин говорил: "Учиться, учиться и учиться". А Владимир Ильич шибко грамотный человек был, он все языки знал: он мог по-германскому говорить, по-французскому, по-турецкому и по разному другому. Вот какой человек был наш Ильич. И то он все время учился. Я вот тоже обязуюсь немецкий язык изучить и за пять групп испытание сдать, потому как без грамоты теперь нельзя в нашей стране. Жизнь мы новую строим, а тут некоторые расписаться не умеют. Письмо придет - бежим к соседу, чтобы прочитал. А теперь вы читать сами научитесь и сами писать письма будете своим дорогим сынам или любезным знакомым.
Отец передохнул и торжественным голосом объявил:
- Районный комитет ВКП(б) постановил ликвидировать безграмотность в нашем селе как родимое пятно капитализма! Нам не к лицу, товарищи, таскать на себе родимые пятна буржуазии! Мы теперь какую жизнь строим? - Отец оглядел всех и сам ответил: - Светлую жизнь строим! Да как же при этой нашей светлой жизни оставаться темным, неграмотным человеком?! Нельзя этого допустить! И Советская власть, и наша родная партия ВКП(б) не допустят! Вот вам мое твердое слово.
Отец поглядел на Надежду Федоровну и улыбнулся. Улыбка на угрюмоватом и корявом отцовском лице всегда была внезапна и ослепительна, как молния. И всегда хотелось тоже улыбнуться в ответ.
- Я вот тоже совсем неграмотный был до революции, академий я не кончал, я эти академии в гражданскую прошел. Парнем был, не знал, что дальше Бийска находится. Лес, думал, и все. Германская началась. Где, думаю, эта Германия находится? Гадал, гадал, так и не нагадал. За лесом, думаю, где-то за горами, не иначе. А теперь вот я изучаю географию, Надежда Федоровна меня учит, где какая, значит, страна находится. Правда, когда я из Франции бежал, то много стран прошагал пешком, а вот на карте, где они находятся, не показал бы. А учеба, она глаза открывает. Книжку или учебник прочтешь и вроде пошире глядеть стал. Вот, к примеру, по степи идешь - далеко видать, верно? А на бугорок взойдешь - еще подальше глянешь. Так и с книжкой. Ее прочтешь - будто на горку взобрался, видать подальше. А вся грамота начинается, сказать вам по правде, с первой буквы. Значит, давайте сознательно учиться и нашу светлую жизнь строить.