Сердце Кулсубая залилось нежностью. Родная песня — родная земля! Сейчас в степи у вечерних костров певцы и кураисты состязаются мелодиями, напевами, а девушки кружатся в пляске, обжигая парней многообещающими взглядами; пожилые степенно беседуют о различных событиях деревенской жизни.
Кулсубаю хотелось пойти к кураисту и певцу, потолковать о том о сем, но пришли Загит и начальник штаба — надо было обсудить очередной приказ комбрига. И, вздохнув, Кулсубай погрузился с головой в хлопоты боевой страды, понимая, что тосковать о родных просторах несвоевременно.
18
Получив весть от друзей о событиях в Кэжэне, Сафуан Курбанов помчался на тарантасе на квартиру Имакова, назначенного председателем Башревкома, но не застал его дома и поехал в ревком. Без доклада, растолкав в приемной секретарей, адъютантов, посетителей, он ввалился в кабинет. Имаков о чем-то советовался с наркомами и членами ревкома, но Сафуан и на это не обратил внимания.
— Агай-эне![57] Беда! Этак мы выпустим из рук Кэжэн! Немедленно надо послать туда отряд джигитов.
Имаков недовольно поморщился и прикрыл папкой какие-то бумаги, — видимо, секретные, — на столе, а наркомы и члены ревкома даже не обернулись на зычные крики Сафуана.
— Вы что, воды в рот набрали? Я же говорю по-башкирски: в Кэжэнском кантоне наших арестовывают! Слышите? — надрывался Сафуан.
— Слышим, не глухие! — лениво сказал Мурзабулатов. — А ты горло-то не дери, не дома ведь!
— Как же мне не кричать? — Сафуан враждебно посмотрел на невозмутимого Мурзабулатова в щеголеватых хромовых сапожках, в новом, с иголочки, френче и прошипел: — Ты, ты во всем виноват!
Мурзабулатов нахмурился и тоже запетушился:
— Ты чуть ли не год пьянствовал в Кэжэне, а я теперь виноват? Не распускай своего поганого языка, а то худо будет!
Сафуан не пошел на мировую:
— Ты же был тогда председателем БашЧК! Почему же не арестовал Трофимова, Загита, Кулсубая?
— А ты почему не уморил Загита в тюрьме? — огрызнулся Мурзабулатов.
Присутствующие сердито заворчали:
— Да будет вам пререкаться! Нашли о чем толковать!..
— Надо думать о будущем, а не устраивать склоки!..
Имаков поднял на Сафуана усталые глаза:
— Ты чего здесь скандалишь?
— Как же мне не скандалить? Да вы знаете, что кантоны один за другим переходят на сторону большевиков?
— Знаем.
— А если знаете, то что же сидите сложа руки! — горячился Сафуан.
— Поучи нас, умница! — издеваясь, попросил Мурзабулатов.
— Надо послать во все кантоны вооруженные отряды!
— А где их взять? Наши полки, бригады под Петроградом, на польском фронте, на Северном Кавказе!
— А Стерлитамакский башкирский отряд? Хотя бы конную сотню послать, чтобы отбить обратно Кэжэн!
— Нельзя.
— Почему же нельзя?
— Потому, что мы сами здесь висим на волоске над бездонной пропастью!
Сафуан с недоумением озирался, не в силах сообразить, что же произошло.
Имаков поднял руку, призывая к молчанию, и заунывным голоском сказал:
— Получено решение «О государственном устройстве Башкирской автономной республики», подписанное девятнадцатого мая двадцатого года Лениным и Калининым… Нас зажали, зажали и здесь, и там, в Москве. Все трещит и рушится! Башревком расформирован…
Ягафаров вскочил, сильно размахивая руками, с негодованием сказал:
— Какое они имеют право ликвидировать ревком?
Послышались возмущенные возгласы наркомов:
— Москва не должна вмешиваться в наши внутренние дела!
— Мы хотим жить по-своему!
Имаков убавил закоптевший фитиль керосиновой лампы, подошел неторопливо к окну, разминая поясницу, посмотрел на часовых у подъезда, последнюю опору исчезнувшего Башревкома, и, вернувшись к столу, вяло обронил:
— Мы хотим жить по-своему, а Москва хочет, чтобы мы жили по советскому образцу! Слушайте дальше. Вместо ревкома будет создан БашЦИК и Башсовнарком и народные комиссариаты, но ликвидированы наркоматы иностранных дел и внешней торговли.
Сафуан, превыше всего боявшийся за судьбу Кэжэна, решил на этот раз обидеться за иностранные дела и внешнюю торговлю: