— Где же равноправие наций?..
— Иностранные дела и внешняя торговля будут в распоряжении центральной власти, — внятно объяснил Имаков. — Слушайте дальше. Башкирский военный комиссариат подчиняется по всем вопросам Приволжскому военному округу, а БашЧК соответственно Всероссийской ЧК.
— Чего же останется от нашей автономии? — схватился за голову Сафуан.
— Народ останется, — правдиво признал Имаков. — Конечно, наркоматы будут подчиняться своим наркоматам в Москве. И Совнарком РСФСР станет утверждать бюджет Башкирской республики…
В кабинете поднялся невообразимый гам и шум: наркомы и члены упраздненного ревкома метались, как звери в клетке, заламывали руки, проклинали коммунистов и друг друга, делились всевозможными сплетнями и слухами. Когда все охрипли и порядком утомились, опять поднялся из-за стола Имаков, словно муэдзин на минарете, затянул:
— Агай-эне! Теперь вы обо всем осведомлены! Большевики жмут нас со всех сторон… Закрыли Башкирские военные курсы в Караван-сарае Оренбурга. Запретили создать башкиро-киргизское войско. Подчинили башкирские бригады и полки командованию Красной Армии. Наши командиры Кулсубай Ахмедин, Осман Терегулов и Кальметьев поддались коммунистическому подстрекательству и ныне нас, увы, не признают. В этом виноват и заместитель военкома Башкирии Аухади Ишмурзин — не сумел своевременно снять их с командных постов.
— Кулсубая давно пора было пристукнуть, а мы с ним канителились! — упрямо гнул прежнюю линию Сафуан.
Имаков не обратил на его крики никакого внимания:
— Надо спасать то, что еще можно спасти! Надо в этих условиях автономии иметь свою скрытую от глаз Москвы автономию.
— Подпольную?
— Да, если хотите, подпольную!
Сафуан опять не выдержал, замахал руками:
— У меня есть предложение… Верное средство! Надо выпустить воззвание к народу, написать, что большевики хотят уничтожить ислам и всех мусульман крестить в кафыров!
Кое-кто несмело поддержал Сафуана:
— Правильно! Поднимем всенародный бунт!..
Имаков презрительно усмехнулся и сказал вяло:
— Счастливый ты человек, если считаешь народ глупым!.. Никто не поверит такой выдумке. Сам же видишь, что целые кантоны переходят на сторону советской власти.
— Что же делать?
Имаков с безнадежным видом пожал плечами.
Вдруг Сафуан догадался, почему Имаков держится так внешне невозмутимо: он, как говорят в народе, уронил топор в воду, он растерялся. И все же из всех присутствующих он был политиком самым дальновидным и хитроумным, это Сафуан признал скрепя сердце.
— Не будем служить панихиду, если смерть еще не пришла! Соберемся завтра у меня дома, а сегодня я схожу в обком партии, — сказал Имаков.
Он надеялся и запугать Трофимова, и обвести его вокруг пальца, но Николай Константинович знал, почему Имаков пришел к нему, — встретил его приветливо, беседовал спокойно. Трофимов говорил, и не впервые, что попытка создать автономию Башкирии вне Советской России обречена на провал, что декрет Ленина и Калинина будет встречен башкирским народом, бесспорно, одобрительно.
— А если горстка бывших ревкомовцев не поймет это сейчас, то им же хуже.
— Некоторые коммунисты-башкиры намерены выйти из партии в знак протеста против произвола.
— Я бы не советовал им это делать, — мягко сказал Трофимов, не стремясь к полному разрыву с ревкомовцами. — Однако такой ультиматум нас не испугает.
Совещания и на квартире Имакова, и в доме ревкома ни к чему не привели, но неожиданно разнеслась весть, что получено тайное письмо Заки Валидова из Москвы. Июньской знойной ночью в байском двухэтажном доме собрались высокопоставленные деятели республики, даже приплелся мулла в белой чалме. Вчерашние и нынешние наркомы воинственно озирались, бросали друг на друга пренебрежительные взгляды, то и дело поправляли портупеи и кобуры револьверов, будто готовы были к походу. В подъезде и на дворе, за забором, прятались часовые с винтовками. Окна занавесили шторами и одеялами.
Имаков говорил так же бесстрастно, как прежде, но в глазах его сверкали задорные искры:
— Агай-эне! Заки-агай, великий вождь нации, прислал со специальным курьером послание.
— Так, так, послушаем! — встрепенулся мулла. — Верю, что Заки-агай провозглашает отделение Башкирии от России.
Имаков даже не удостоил его уничтожающего замечания.
— Заки-агай шлет из Москвы нам братский привет и желает отпраздновать ураза байрам[58] в молитвенном единении. Большевики не выпускают Заки из Москвы, он томится на чужбине, но душою неразрывно с нами.