— Агай, это средняя жена Хажисултана-бая Гульмадина! — шепнул Султангали и не целясь выстрелил.
Утренняя тишина аула умножила гул выстрела. Из кошевки, стоявшей у ворот, выскочили двое часовых в тулупах, — видно, Гульмадина выбежала к ним, чтобы проверить, не спят ли, — и подняли беспорядочную пальбу.
Разведчики Кулсубая на полном скаку стреляли наугад, но едва они подъехали к дому муллы, с чердака, из окон, из-за забора открыли ответную стрельбу бандиты.
Перестрелка началась отчаянная, а в избах голосили перепуганные спросонья женщины, в хлевах мычали коровы, в конюшнях бились лошади, собаки выли, лаяли, хрипели.
Кулсубай грудью коня сломал плетень, въехал из переулка в огород, занесенный снегом. Джигиты рассыпались цепью, брали в кольцо и дом, и сараи, амбары.
Вдруг послышался пронзительный крик:
— Э-э-эй! Держите Нигматуллу!
С сеновала мягким черным клубком выкатился, спрыгнул в сугроб, метнулся к стоявшей на дворе неоседланной лошади Нигматулла.
«Сбежит? Опять сбежит? Нет, теперь не упущу!..»
И Кулсубай меткой пулей настиг Нигматуллу, и тот забился в сугробе, взметывая ногами и руками снег, будто старался поскорее похоронить себя под белым саваном.
— Последний бандит Башкортостана казнен! — торжественно провозгласил Кулсубай, и в этот миг сильный толчок выбросил его из седла, он упал, не сознавая, что же произошло, а перед глазами плыли красные круги, нанизываясь друг на друга. Он вытянулся, из рта хлынул пенистый поток крови, он услышал любимый напев:
Перевернувшись, Кулсубай широко раскинул руки и обнял родную башкирскую землю, которую любил так трепетно, которой изменял, но она, кроткая мать, прощала блудного сына и опять вручала ему булат, а он шел в бой и сражался за нее честно, самоотверженно, до последнего дыхания.
Султангали вторично выстрелил в окровавленного Кулсубая и закричал визгливо, но равнодушно:
— Бандиты убили командира-а-а!.. А-эй, убили-и-и-и!
…И неожиданно потеплело, в сгустившихся угрюмых, фиолетово-темных тучах слепяще сверкнула молния, грянул необычный для октября гром, последний гром нынешнего грозового года.
Шумящий ливень омывал от крови, от грязи, от слез сирот и вдов, от преступления злодеев многострадальную башкирскую землю, чтоб по весне она расцвела, стала дивно прекрасной, такой, какой хотел ее видеть джигит Кулсубай.
Уфа — Аклан
1969–1971