— Казаки-и-и!..
Теперь мчалась казачья сотня, — значит, прибыла подмога; обезумевшие от свиста, ударов плетью, уколов шпорами, лошади с налета топтали безоружных людей, сбивали с ног, отбрасывали в канавы, а тех, кто успел увернуться, настигла острая сабля. Дутовцы рубили сплеча, с оттяжкой, разваливая тело бегущего напополам. У Хисматуллы хватило самообладания крикнуть своим:
— Рассыпайтесь цепью! Частый огонь!
И вместе с Гришей Безруковым он развернул пулемет, нажал на гашетку. Раскатистая пулеметная очередь, винтовочные выстрелы слились в заунывный, душу леденящий гул. Бородатые старослужащие казаки, усатые наглые молодчики словно напоролись на непреодолимую завесу свистящих пуль; первые ряды всадников были скошены, лошади бились в предсмертных судорогах, вздымая вихри пыли; придавленные их тушами, вылетевшие из седла, запутавшиеся в стременах дутовцы то матерились, то надрывно стонали, то умирали в достойном молчании. Уцелевшие из задних рядов лавы казаки успели свернуть в проулки, укрылись за домами.
— Товарищи, бегите через плотину к лесу! — скомандовал Хисматулла. — Только бы добраться до леса, туда казаки не сунутся.
Но в полку Антонова действительно были опытные офицеры, и в этом Хисмуталла не ошибался. Ввинчиваясь в воздух, как бы шурша, пронеслись снаряды, на плотине вспыхнули оранжево-рыжие разрывы. «Трехдюймовые», — машинально, но верно определил Хисматулла. Пониже мутно-грязных туч вспухли белесые, похожие на волокна ваты, шрапнельные разрывы, и крупный град картечи с пронзительным визгом обрушился на бегущих, пригвоздив кое-кого к земле. Из-за тюрьмы широкой рысью выехал еще один отряд казаков, пожалуй, полусотня, и, развертываясь в лаву, устремился к плотине, наперерез отступающим партизанам.
— Гриша, встречай их очередью!
Но не откликнулся Гриша Безруков — шрапнельный осколок пронзил ему голову. Хисматулла оттащил его тело в сторону, не было времени оплакивать друга… И лег к пулемету. Однако «максим» молчал — кончились патроны. Хисматулла вытащил затыльник, швырнул его через забор на чей-то огород и, пригибаясь, побежал через площадь. Он еще успел заметить, что партизаны были уже за прудом, в перелесочке, а на плотине лежали там и тут убитые и раненые. «Повезло тем, кого сразило наповал, — сказал себе, подавив рыдание, Хисматулла. — Дутовцы беспощадно истязают раненых и пленных». И, прижимаясь к кирпичной стене магазина, скользнул в путаницу деревянных лавчонок, двумя прыжками пересек улицу и очутился перед особняком управляющего, бывшего управляющего Кэженским заводом Лапенкова. «Э! Была не была! Хуже не будет!..» И он бесцеремонно потянул к себе дверь парадного подъезда, она открылась бесшумно. Хисматулла и этому не удивился, задвинул засов, шагнул в переднюю. Там его встретил светловолосый мужчина с круглой, тоже светлой бородкой, в сюртуке. У Хисматуллы в правой руке крепко зажат револьвер, в левой — граната. Невольно мужчина попятился, спросил дрогнувшим голосом:
— Что вас привело сюда, господин Хуснутдинов?
— Меня преследуют казаки!
Из соседней комнаты послышался звонкий голос молодой женщины:
— Петя, кто там?
— Не беспокойся, Танюша, это ко мне, — мягко, придя в себя, сказал хозяин. — Идите сюда, господин Хуснутдинов! — И потянул Хисматуллу за рукав шинели, втолкнул в набитый шубами, полушубками, пиджаками шкаф за круглой кирпичной печью.
Лишь через несколько минут, отдышавшись, Хисматулла ахнул: «Откуда он знает меня? Похоже, я сам себя посадил в ловушку». Но размышлять помешали удары прикладом винтовки в дверь.
— Отворяй!
— Чей это дом?
Хозяин мерными шагами вышел в сени, отодвинул взвизгнувший засов. Дверь на этот раз скрипнула. Хисматулла затаил дыхание.
— Это дом управляющего заводом господина Лапенкова. Я его зять, Касьянов Петр Тимофеевич! С кем имею честь?
— Ротмистр Грязнов. Рад познакомиться с вами, Петр Тимофеевич!..
Прильнув глазом к щелке, Хисматулла увидел красивую женщину, в капоте до пят, с распущенными волосами цвета спелой ржи.
— Кто там, Петя? Господи, что за время!.. Говорила я, что надо уехать в Петербург!
— Не волнуйся, Танюша, — успокоил ее Петр Тимофеевич. — А в Петербурге еще хуже, не сомневаюсь…
Грязнов звякнул шпорами, сказал глубоким офицерским баритоном:
— Пардон, мадам! Война! Не до приличий! Вот и вламываемся в ваш дом! Ищем одного большевика! Видимо, убежал через огород… А мне, Петр Тимофеевич, о вас много лестного говорил полковник Антонов, хотя не скрою, что он слегка на вас обижен…