— А ты, агай, все же хочешь уводить отряд из Кэжэнского кантона? Но, может быть, удобнее расположиться неподалеку от родных аулов?
«К Варваре тебя тянет, кустым!» — понял командир, но не осудил парня.
— Боюсь, что полковник Антонов не даст нам передышки. А если бы мы соединились с уральскими партизанами, то не уклонились бы от схватки с Антоновым. Но не будем загадывать… Утро вечера мудренее. Ложись, отдохни.
Талха не заставил себя упрашивать, рухнул как подкошенный в сено, негромко, но басовито захрапел.
Хисматулла остался часовым, шагал, непрерывно курил, чтобы отогнать кружащую голову, сковывающую ноги дремоту.
12
Полковник Антонов расправой с захваченными врасплох партизанами и убежавшими из тюрьмы узниками не насытился. Рапорт в Оренбург он послал, конечно, победный, но ротмистру Грязнову заметил с упреком:
— Ваше благородие, самые стойкие партизаны у Хисматуллы. А где этот неуловимый Хисматулла?
— Поймаем.
— Говорить-то легко!
— Есть же у нас изворотливый лазутчик Насибулла Мухаметшин. Его и пошлем на розыски.
— Разве что!..
Насибулла непрерывно кланялся, в полной растерянности разводил руками, посоветовал оставить на хуторе засаду, но не выказывал прыти ловить исчезнувших старателей Хисматуллы.
Засаду на хуторе полковник оставил — полусотню есаула Габитова, а эскадрон ротмистра Грязнова послал перехватить дозорами все ближние дороги и тракты. Сам с конвойной сотней поехал обратно в поселок.
Лесная дорога извивалась круто, и сперва казаки услышали бешеный топот копыт, но лишь через минуту-две на передовой дозор вылетел сипло дышащий, в грязно-белых ошметках пены жеребец; иссеченные плетью до кровавых рубцов бока его тяжело ходили. Всадник как бы ввинчивался в воздух, размахивая плетью.
— Это же господин Нигматулла Хажигалиев! — приподнявшись в седле, воскликнул Грязнов.
Конь был остановлен твердой рукой, осел на задние ноги, копыта взрыли землю.
— Ваше высокоблагородие! Господин полковник! — взвыл Нигматулла, трясясь от горя и злобы. — Ограбили! Золото! Пуда два, если не больше! Этот разбойник Хисматулла…
В глазах полковника сверкнули алчные огоньки.
— Золото? А я почему не знал о золоте? Почему золото не было сдано в государственную казну?
— Ваше высокоблагородие, золото принадлежало башкирскому правительству! Сам Заки-диванбаш, отец нации…
«Плевать я хотел на твоего отца нации, — подумал полковник. — Мне бы поймать Хисматуллу с его сокровищем! Ни дня здесь не останусь! В Париж, в Париж!..»
И сказал уверенно:
— Господин Нигматулла, успокойтесь, грабителей отыщем и накажем! Полагаю, что золото спрятано в поселке. Будем искать.
По приказу Антонова казаки крупной рысью поехали к Юргаштам, охватили поселок кольцом. Жители в те годы при появлении любого войска, еще не разглядев цвета знамени, прятались по домам, калитки замыкали на замки, спускали с цепи собак. И сейчас улицы поселка были безлюдными, копры над шахтами стояли притихшие, как часовые, на реке Юргашты не слышалось стука лопат и заступов старателей… Казаки не церемонились — ломились в ворота, барабанили в окна, нагайками выгоняли жителей из домов и конвоировали их, как арестантов, на базарную площадь. Собрались через полчаса старики, старухи, безусые парни — почти подростки. Взрослых мужчин-старателей в толпе не было, и Антонов знал, что они у Хисматуллы в большевистском отряде… Доползли до площади лишь калеки — инвалиды войны германской и войны гражданской.
— Тихо-о-о! — заунывно проголосил адъютант.
Люди до того были напуганы жизнью, что кашлять, вздыхать боялись — зажимали рты ладонями.
— Разбойник-большевик Хисматулла Хуснутдинов со своей шайкой красных грабителей ночью похитил из кассы Юргаштинского прииска золото! — громко, подчеркнуто твердо сказал полковник. — Кто помогал грабителям? Где золото? Куда спрятались большевики с Хисматуллою?.. Сожгу весь поселок, если не выдадите преступников! Мое слово несокрушимое.
Люди попа́дали на колени; православные крестились, мусульмане, закрыв руками лицо, шептали молитву.
— Ваше превосходительство, мы сами по себе, мы живем в покорности властям, — сказал, трясясь от страха, тощий мастеровой в солдатской, без кокарды, фуражке. — И с бунтовщиками не встречаемся…