Товарищ председателя правительства Башкирии
А левее висел фарман-приказ № 228 Штаба Оренбургского казачьего войска и башкирского правительства о мобилизации башкир в национальную армию.
Кулсубай выглянул в окно — лошадь стояла у коновязей, отмахивалась хвостом от слепней. Нет, не убежишь! Поздно… Он почувствовал себя пленником. И читать другие фарманы не хотелось. «Может быть, я ошибаюсь, и большевики действительно решили отнять у моего народа свободу и землю?..» Кулсубай вернулся в восемнадцатую комнату, рассказал делопроизводителю — военному писарю, кто он, откуда, служил ли в царской армии, какой чин имел, был ли ранен. Узнав, что Кулсубай был фельдфебелем, писарь обрадовался:
— Вот такие нам и нужны! Иди к полковнику Галину.
Но этот раз полковник встретил Кулсубая приветливее.
— По имеющимся у нас сведениям, вы ни с большевиками, ни с меньшевиками не путались, любите свой народ и будете честно бороться за его счастье. А мы присвоим вам офицерский чин… Запомните: мы — башкиры, нам политические партии не нужны, мы единый народ и должны заботиться о себе, и только о себе. Большевики хотят натравить богатых башкир на бедных, а бедных на богатых. Но кому пойдет на пользу братоубийственная резня? Русским большевикам. Нет, мы станем заботиться только о благополучии своего народа. Выбирайте, с кем вы пойдете — с большевиками или со своей нацией?
— Господин полковник, я всегда боролся за правду. Несправедливости я не терплю, — горячо сказал Кулсубай. — И я не трус! Если вы хотите счастья своему народу, то я с вами! За башкирскую бедноту я и жизни не пожалею.
Полковник поморщился.
— Беднота! Богачи! Это же явление временное. Мы — единая нация. Как только избавимся от власти русских большевиков, так последнего бедняка вознаградим землею и скотом.
— Дай бог, чтобы свершилась вековечная мечта бедняков!
Распахнулась дверь, и в сопровождении двух адъютантов вошел мерными шагами военный, смуглый, словно обугленный, с изрытыми оспой, похожими на пчелиные соты, щеками, в очках с тяжелой золотой оправой.
Полковник Галин вскочил, подобострастно отрапортовал:
— Здравия желаю, Заки-агай. Разрешите доложить… Получена оперативная сводка из Верхнеуральска: пятый стрелковый полк и шестой кавалерийский полк провели успешную битву с большевиками. Захвачены богатые трофеи.
— После.
«Заки Валидов? В кантоне говорили, что он самый злой, самый властолюбивый и самый мстительный турэ!»[3] — подумал Кулсубай и на цыпочках отошел от стола.
— Сейчас я еду к его превосходительству атаману Дутову.
Галин наклонил голову, как бы преклоняясь перед государственным значением встречи Заки Валидова с атаманом.
— Как дела с Кэжэнским кантоном? — Заки ронял слова лениво, будто бусины янтарных четок.
Приятно осклабившись, полковник мановением руки показал на Кулсубая:
— Предлагаю назначить начальником отряда Кулсубая Ахмедина. Из царских фельдфебелей. Участник японской войны. Вполне заслуживает присвоения офицерского чина.
— А!..
И вдруг Кулсубай с обидой почувствовал, что он совершенно безразличен Валидову.
— Завтра я приму вас. Запишите… Ахмедин Кулсубай. Кэжэнский кантон, — приказал Валидов адъютанту, перегнулся через стол, шепнул что-то Галину и вышел.
Полковник поднял со стола медный колокольчик, позвонил, сказал вошедшему дежурному — широколицему пожилому офицеру:
— Зачислить господина Кулсубая Ахмедина на полное офицерское довольствие.
— Слушаюсь.
Трое суток Кулсубай жил в казачьих казармах, в офицерском общежитии. За его конем ухаживал казак-конюх. Кулсубаю выдали подъемные — сравнительно крупную сумму денег, и романовок, и керенок вперемешку, — новое обмундирование, но назначения он еще не получил. Несколько раз его вызывал полковник Галин, расспрашивал о жизни на приисках, но даже не обмолвился о Михаиле и Хисматулле, а Кулсубай ждал, что его обвинят именно за дружбу с ними. Зато полковник неизменно бушевал, едва речь заходила о башкирах, прячущихся в горных заимках, по хуторам, не желавших воевать за счастье свое. Соседи по общежитию — башкирские, татарские, казачьи офицеры, все в годах, хворые, — рассказывали Кулсубаю, что атаман Дутов и Заки Валидов свирепо расправляются с отлынивающими от мобилизации: и в тюрьме гноят, и расстреливают без суда и следствия. «А что поделаешь, если война? — думал Кулсубай. — Есть армия, — значит, есть независимость Башкирской республики!..» Внезапно ему показались подпольные сходки, революционные демонстрации, забастовки, которыми так бесстрашно руководил Михаил, бессмысленными. «Нужно крепко держать оружие в руках, и ты будешь всесильным!» — сказал он себе.