Наконец его вызвали к Валидову. Скорчившийся в кожаном кресле, как бы прячущийся за огромным, покрытым красным сукном столом, Заки долго испытующе смотрел на Кулсубая и вдруг отрывисто сказал, но не ему, а Галину и стоявшим у дверей адъютантам:
— Двухмиллионный башкирский народ не может быть игрушкой в руках большевиков! У нас своя политика, свои национальные интересы. Большевики натравливают башкирскую бедноту на самостоятельных, выбившихся в люди, умом, настойчивостью достигших зажиточности хозяев, чтобы резнею, погромами обескровить нацию. Большевики страшатся нашего единства. Большевики сулят нам независимость, но ведь это обман, хитрая приманка. Атаман Дутов кафыр,[4] но он искренний друг башкирского народа. И я его глубоко уважаю, люблю!.. А башкиры должны любить меня, богом поставленного вождя народа.
— Кулсубай Ахмедин предан вам, эфенде, беспредельно! — быстро, громко заметил полковник.
— Но я и вождь, и слуга своего народа.
— Он беспредельно предан священному делу национального освобождения!
— А! — Заки одобрительно кивнул. — Значит, Кэжэнский кантон?
— Так точно. Родные места Кулсубая. Знает всех жителей.
— Но ему нужен начальник штаба.
— Пока в резерве нет ни одного подходящего офицера, — с виноватым видом развел руками Галин. — Либо больные, либо пьяницы. А ведь русского не пошлешь.
— Сколько раз я приказывал ускорить мобилизацию! — рассердился Заки.
— И пугаем, и уговариваем! Прочесываем мелким гребешком. При первой же возможности…
— Сейчас же необходимо назначить в отряд муллу. А если выразиться по-большевистски — комиссара! — Заки выговорил слово «комиссар» с отвращением, но не удержался и ехидно хихикнул.
Полковник и адъютанты подобострастно засмеялись, а Кулсубай насторожился.
— Комиссара! — повторил Валидов веселее. — Он будет служителем бога и одновременно нашими ушами и глазами.
«Мне, выходит, не доверяете?» — Кулсубай почувствовал себя оскорбленным.
— Кандидат на должность муллы имеется, Заки-эфенде. Из деревни Сакмаево, Кэжэнского кантона. Шаяхмет, джигит молодой, но вполне надежный. Сын бая Хажисултана.
— Знаю. Бывал у меня с поклоном, с обильными подношениями, — сказал Валидов. — Достойный старик. Если сын выдался в отца… Здесь он? Пригласите.
Шаяхмет робко вошел в кабинет, поклонился низко Заки-эфенде, затем полковнику, адъютантам и Кулсубаю. Парень был одет чистенько, во все новое, а держался неуклюже, и Кулсубай сразу раскусил, что Шаяхмет нарочно прикидывается таким наивным.
— Молю бога о вашем добром здравии, всемилостивый эфенде!
— Спасибо. Знаком с твоим отцом. Высокочтимый представитель башкирской нации. Надеюсь, что не опозоришь отцовские седины?
— Как можно, эфенде! — с притворным ужасом воскликнул Шаяхмет.
— Я назначаю тебя муллой Кэжэнского отряда особого назначения. Командир отряда Кулсубай Ахмедин, прапорщик. Обстрелянный!.. У него дела военные, а у тебя политические. Господин прапорщик Кулсубай, — строго сказал Валидов, — приказываю согласовать все распоряжения с муллою Шаяхметом. Сим я вручаю мулле те же права, какие дают большевики своим комиссарам. Понятно? Вопросы есть? Если вопросов нет, то, с благословения аллаха, отправляйтесь в кантон и создавайте отряд. Хуш.[5] А ты, мулла, останься для политического наставления.
«Мне они не доверяют», — подумал Кулсубай, твердо повернулся, откозыряв, и ушел.
Едва за ним закрылась тяжелая дверь, полковник Галин осторожно сказал Шаяхмету:
— Там, на приисках, были русский большевик Михаил и, на беду, наш соплеменник, предатель Хисматулла, тоже отъявленный революционер. По нашим сведениям, Кулсубай с ними…
— Знаю! — не задумываясь брякнул мулла.
Заки пристукнул по столу маленьким крепким кулачком.
— Докладывать мне лично о каждом шаге, каждом слове Кулсубая! Если изменит… Сам понимаешь! Доброго пути, мырдам![6] Отцу передай мое неизменное уважение.
2
Услышав, что в Сакмаево идет отряд башкирских всадников под командой Кулсубая, Хажисултан-бай расстроился, вызвал старших сыновей Затмана и Шахагали, живущих своими домами.