— Дети, Кулсубай издавна побратался с кафырами, отрекся от нашей веры. От него добра не жди! У нас с ним были стычки, теперь он сведет счеты. Надо бы все добро, моих и ваших жен и детей увести в лес, на заимку… Дутовские казаки были сущими разбойниками, а свои джигиты будут еще хуже.
— А кому подчиняется Кулсубай? Кто вооружил его всадников? Если он присягнул на верность Заки-эфенде, то радоваться надо, а не пугаться, — рассудительно заметил Затман.
— Ты бы, отец, послал надежного гонца в Оренбург, — посоветовал Шахагали, — чтобы все там выведать. Бросить дом легко, да вернуться в него обратно трудно, ой как трудно!.. Где Шаяхмет? Почему не шлет вестей?
— Шаяхмет холостой! Он птица перелетная. Одному Шаяхмету ваше добро не уберечь. Как эти злодеи вломятся в ваши дома, так вспомните мое предостережение, но будет уже поздно! — стонал бай.
На счастье, этой же ночью примчался верхоконный, стукнул плетью в окно: Шаяхмет на словах велел передать, что он в большой чести у Заки-эфенде, назначен муллой в отряд Кулсубая с неограниченными полномочиями, пусть отец и братья готовят торжественную встречу.
Хажисултан-бай воспрянул духом, незамедлительно позвал сыновей, старосту, муллу, торговцев, зажиточных хозяев.
— Мой Шаяхмет с ними! — назидательно подняв палец, часто повторял он.
Односельчане единодушно решили оказать кантонному отряду посильную помощь. Нигматулла Хажигалиев, со скромным достоинством носивший ныне титул «хозяина золота» — владельца золотого прииска, привез четверть мешка сахара, пять осьмушек чая, полтора пуда пшена. Никто из богачей не остался в стороне от святого дела… Приносили соль, войлок, седла, уздечки, махорку в кисетах, трут, кремни для высекания искры, сапоги, ичиги — мягкие кожаные сапожки, каты — глубокие кожаные галоши, портянки, бешметы, кушаки. Все имущество сложили в доме, где до свержения советской власти помещался сельсовет. В хлеву этого же дома поставили собранный по приговору старейшин скот: с каждых десяти домов брали телку, с трех — барана или козу; Хажисултан прислал своих работников кормить и поить скотину.
Когда приготовления были закончены, Хажисултан разослал махальных по дорогам на Кэжэн, Карматау, Юргашты и Бэштин. Через полчаса махальные шестами с привязанными к ним разноцветными лентами просигнализировали, что отряд приближается.
За околицей грянула лихая многоголосая песня:
Мальчишки со свистом и гиканьем понеслись по улице навстречу гостям. Крестьяне встали с серьезным видом полукругом у мечети. Женщины и девушки, прикрывая платками смеющиеся лица, жались к воротам. Муэдзин заголосил на минарете величальную молитву. Перед толпою стояли Хажисултан, мулла, богатеи, старцы.
Отряд двигался не спеша, торжественно; в каждом ряду шесть всадников. Знаменосец высоко поднял трехцветное знамя с зеленым полумесяцем. Впереди на сером жеребце ехал Кулсубай, чуть-чуть позади Шаяхмет-мулла в белой чалме. В отряде было всего шестьдесят — семьдесят всадников, но позади коноводы вели оседланных лошадей, мерно, тяжело топали копыта, и казалось, что в село входило мощное войско.
У мечети на улице Кызар Кулсубай уверенно выпрыгнул из седла, обнажил саблю, отдал ослепительно сверкнувшим клинком честь Хажисултану-баю, мулле, седобородым старцам — аксакалам, высокопочтенным деревенским богачам. Надувшийся спесью, как индюк, порывисто дышавший от волнения Хажисултан преподнес Кулсубаю на расшитом полотенце хлеб и соль.
— Ассалямгалейкум! Пусть будет благословенной ваша ратная дорога! — трепетно произнес Хажисултан. — Свято ваше воинское дело! Да ниспошлет аллах вам, арысланы,[8] мужество, крепость духа в борьбе за родную землю против неверных!
Аксакалы молитвенно сложенными ладонями гладили холеные бороды, приговаривая:
— Аминь!.. Дай вам бог здоровья!.. Аллах поможет вам быть непобедимыми, батыры!..
Кулсубай отломил от каравая кусочек, круто посолил и приобщился к животворящему хлебу. Шаяхмет принял от него каравай и тоже вкусил благодать хлеба-соли, а затем пышный каравай с вдавленной в него серебряной солонкой начал переходить из рук в руки, и всадники со смиренным сердцем причащались свежим, влажно пахнущим жаром печи хлебом. Хажисултан передал полотенце мулле, сказав: