— Распустить джигитов. С разбойниками обязана бороться милиция. Наш отряд создан для борьбы с большевиками, за автономию Башкортостана.
— Хисматулла, он свирепый большевик! — взвизгнул мулла. — И кому нужен независимый Башкортостан, если среди бела дня грабят моего атая?
— Да чего с ним припираться? — Шахагали вытащил наган. — Он тоже большевик! Ну, ни с места! — Ловко обойдя остолбеневшего Кулсубая, он взял из-под подушки его браунинг.
Кулсубай не ждал от него такой прыти. Чтобы оттянуть время, он сказал рассудительно:
— Хисматулла башкирский джигит. А я кровь башкир проливать не буду.
— Был он башкирской веры, а теперь принял большевистскую! — веско сказал мулла.
— Скажи, служитель бога, а убить человека грешно?
— Если он отрекся от веры своих предков, то не грешно! Убийцу отступника вознаградит искупление грехов.
— А как ты, служитель бога, объяснишь джигитам мою смерть? — И Кулсубай выразительно показал на пляшущий в руке Шахагали наган.
— Это наше дело, а не твое! — крикнул Шахагали.
«Не джигиты вы, а краснобаи! — подумал Кулсубай и приободрился. — В таких случаях надо сразу стрелять, а не разговаривать! Боитесь меня!» И, резко метнувшись в сторону, выбил из руки Шахагали наган, а муллу пнул в живот сапогом. Упавший на половицы наган выстрелил от сотрясения, к счастью, пуля попала в окно — брызнули осколки стекла.
Из кухни вбежали адъютант и дежурный, выхватили сабли, заслонили командира.
Путаясь в халате, мулла с трудом поднялся, завопил, тряся тощей бороденкой:
— Даром это вам не пройдет! В Оренбурге обо всем узнают! Самоуправство! А еще мусульманами считаетесь! Черные вы сердца, продавшие веру! Да обрушится на вас страшная кара!..
Шахагали угрюмо молчал, потирая ушибленную руку.
Кулсубай понял, что братья изрядно перетрусили, и приказал адъютанту и дежурному:
— Отпустите их! Пошли к джигитам!
На улице их окружили взбудораженные, громко, возбужденно переговаривавшиеся солдаты, держащие за поводья оседланных коней.
— Что случилось, эфенде?
— Кто побил муллу?
— Почему нас подняли по тревоге?
Шаяхмет с жалобным видом держал в руках чалму, как полотенце.
— Муллу никто не трогал и не тронет! — Кулсубай уже овладел собою, говорил уверенно, зычно. — Но мулла и его братец Шахагали-агай подняли тревогу, потому что воры залезли в амбар их атая! Я им сказал вразумительно: «Зовите милиционера!» Мы должны бороться за башкирскую автономию, а не метаться из деревни в деревню по указке муллы и его атая! Пусть они сами о себе заботятся. У меня есть хозяин в Оренбурге, в Караван-сарае. Его приказ выполню. А если я вам, джигиты, не нравлюсь, то идите с Шаяхметом-муллою. Никого удерживать не буду. В Красной Армии вот, говорят, командиров выбирают на общем собрании.
Упоминать о Красной Армии было опрометчиво — Шаяхмет-мулла и Шахагали обменялись злорадными взглядами.
— Ну, чего же молчите? — продолжал Кулсубай. — Хотите, чтобы я покинул отряд? И на это согласен. Вернусь на прииск.
Тотчас, словно по сигналу, джигиты бросились к командиру, окружили плотным кольцом, перебивая друг друга, умоляли:
— Агай, останься! Мы привыкли к тебе!.. Что суждено, то и встретим сообща!.. Ты нам теперь родной, агай!..
У Кулсубая был тяжелый нрав, но и он расчувствовался и, чтобы скрыть смущение, закашлялся, отвернувшись.
Дико выкатив белки глаз, как это делал отец его, Хажисултан-бай, мулла пригрозил:
— Аллах расправится с вами, неверными! — И грубо бросил старшему брату, стоявшему с опущенной головой: — Поехали!
Через минуту братья помчались на крепких конях домой; за муллою скакал ординарец.
5
Отряд Кулсубая нес караульную службу на приисках. Шаяхмет-мулла, по слухам, уехал в Оренбург. Хисматулла со своим партизанским отрядом то ли откочевал в соседнюю волость, то ли схоронился в лесу. И постепенно Кулсубай успокоился, решил, что неприятности миновали, тем более что на приисках было спокойно! И Нигматулла-бай благополучно вылез из погреба, всласть попарился в бане, отлежался и опять занялся торговым промыслом. Хажисултан-бай тоже не напоминал о себе, — видимо, сберег добро от партизан Хисматуллы.
И неожиданно из Оренбурга приехал новый мулла — Мазгар, тоже молодой, но солидный, благообразный, с окладистой бородою; его сопровождали дутовские казаки. Он вручил Кулсубаю пакет, скрепленный сургучными печатями, с приказом о своем назначении. Кроме того, в приказе говорилось, что прапорщик эфенде Кулсубай опозорил священнослужителя, а значит, и мусульманскую веру, панибратски ведет себя с солдатами и этим расшатывает дисциплину, одобрительно отзывается о порядках в Красной Армии. Обо всем этом Кулсубай должен будет дать показания следователю военной прокуратуры башкирского правительства. И ясно, что господин прапорщик обязан незамедлительно, не дожидаясь исхода следствия, уничтожить шайку разбойников Хисматуллы.