Выбрать главу

Она вонзила нож себе в сердце.

Мари упала за секунды до того, как ее накрыла морская волна, но она знала: смерть накроет ее быстрее. Лезвие причинило намного меньше боли, чем она ожидала, и Мари улыбнулась. Она была хороша. Очень, очень хороша.

• • •

Для Цитры и Роуэна, запертых в Хранилище Прошлого и Будущего, погружение Твердыни в бездну было не более чем плавным движением вниз, как на лифте. Магнитно-левитационное поле, удерживавшее кубическую камеру, ослабляло ощущение падения. Аккумулятор, возможно, продержится еще некоторое время, и магнитное поле смягчит удар, когда куб достигнет дна на глубине в две мили. Но в конце концов аккумулятор разрядится. Внутренний куб опустится на пол внешнего, тепло уйдет через металлические стены, уступив место смертному холоду. Но пока это еще не произошло.

Роуэн окинул камеру взглядом, задержавшись на мантиях основателей.

— Слушай, — сказал он, — а почему бы тебе не стать Клеопатрой, а мне Прометеем?

Он подошел к манекену, снял с него фиолетовую с золотом мантию Высочайшего Клинка Прометея и надел на себя. Роуэн выглядел по-королевски, как будто был рожден, чтобы носить эту мантию. Затем он снял с манекена одеяние Клеопатры, сделанное из шелка и перьев павлина. Цитра сбросила на пол собственную мантию, и Роуэн плавным движением накинул ей на плечи облачение великой основательницы.

В его глазах Цитра выглядела настоящей богиней. Единственное, что могло бы когда-либо воздать ей должное, — это кисть художника смертных времен, способная увековечить мир с гораздо большей правдой и страстью, чем рука любого бессмертного.

Когда он заключил ее в свои объятия, все, что происходило за пределами этой маленькой наглухо запечатанной вселенной, утратило всякое значение. В последние минуты своей жизни они наконец совершили высочайший акт взаимного завершения. Бинарность стала единством. Двое слились в одно.

47 Звук и молчание

Когда Твердыня ушла на дно Атлантики, когда ее недремлющее сердце, твердо и ровно бившееся в течение двухсот пятидесяти лет, остановилось, а в камере внутри другой камеры погас свет…

…Грозовое Облако закричало.

Началось с того, что завыли все сирены мира — сначала несколько, затем к какофонии стали добавляться новые и новые. Пожарные сирены, сигналы предупреждения о торнадо, будильники, таймеры, свистки, гудки и миллионы автомобильных клаксонов — всё слилось в едином мучительном вопле. И все же этого было недостаточно. Тогда по всему миру каждый динамик в каждом электронном приборе пробудился к жизни, издавая пронзительный визг. Люди падали на колени, закрывая уши ладонями, спасаясь от оглушительного рева. Но ничто не могло унять ярости и отчаяния, обуревавших Грозовое Облако.

Целых десять минут душераздирающий крик Грозового Облака наполнял мир. Он эхом отзывался в Гранд-Каньоне; отдавался в шельфовых ледниках Антарктики, откалывая от них айсберги; завывал на склонах Эвереста и распугивал стада в Серенгети. Не было на земле существа, которое не услышало бы его.

А когда крик стих и вернулась тишина, все поняли: что-то в мире изменилось.

— Что это было? — спрашивали люди. — Чем вызвано?

Никто толком не знал. Никто, кроме тонистов. Они-то знали точно. Знали, потому что ждали этого всю свою жизнь.

Это был Великий Резонанс.

• • •

В небольшом городе Средмерики, в монастыре тонистов, Грейсон Толливер отнял ладони от ушей. В саду под окнами его кельи раздавались возгласы. Крики. Были ли это крики боли? Грейсон выскочил из своей спартанской каморки. Снаружи он встретил тонистов, заходящихся в вопле, но… торжествующих.

— Ты слышал? — вопрошали они. — Разве это не чудо? Ведь все случилось именно так, как нам возвещали!

Грейсон, немного не в себе от по-прежнему гудящего в голове резонанса, вышел из монастыря на улицу. Там царила суета, но иного рода. Люди впали в панику — и не только из-за пронзившего их жизни ужасного звука, но кое от чего еще. Каждый с озадаченным видом пялился в свой планшетник или телефон.

— Не может быть! — сказал кто-то. — Это какая-то ошибка!

— Но Грозоблако не делает ошибок, — возразил другой.

Грейсон подошел к говорившим.

— Что такое? Что случилось?

Человек показал Грейсону свой телефон. На экране светилась алым отвратительная буква «Н».