Грейсона никто не встречал. На ширме около койки красовалась дурацкая открытка от его сестер: фокусник озадаченно таращит глаза на мертвое тело своей ассистентки, которую только что распилил пополам. Надпись гласила: «Поздравляем с твоей первой кончиной!»
И все. От родителей ни звука. А чему он, собственно, удивляется? Они привыкли, что их с успехом заменяет Грозовое Облако. Но оно тоже молчало. И это тревожило Грейсона больше всего.
Вошла медсестра.
— О, гляньте-ка, мы пришли в себя!
— Сколько времени это заняло? — спросил Грейсон, которому и в самом деле было интересно.
— Меньше суток, — ответила медсестра. — С учетом обстоятельств, довольно простое оживление. А поскольку оно первое — то бесплатно!
Грейсон прочистил горло. Он чувствовал себя не хуже, чем после короткого дневного сна: немного не в духе, чуть-чуть не в себе, а больше ничего.
— Ко мне никто не приходил?
Медсестра поджала губы.
— Извини, дорогой. — И тут она вдруг опустила глаза. Такой простой жест, но Грейсон отчетливо прочитал в нем, что она чего-то не договаривает.
— Так что… это всё, да? Я могу идти?
— Мы получили инструкции, что как только ты будешь готов, мы должны посадить тебя в публикар, и он отвезет тебя обратно в Академию Нимбуса.
И снова этот опущенный взгляд. Ладно, хватит ходить вокруг да около.
— Случилось что-то плохое? — напрямик спросил Грейсон.
Медсестра принялась заново складывать полотенца, которые и до того были аккуратно сложены.
— Наше дело — оживлять, а не высказывать свое мнение о том, что ты сделал, чтобы стать квазимертвым.
— Что я сделал? Я спас двоих людей!
— Я там не была, не видела, ничего не знаю. Знаю только, что после этого тебя пометили как негодного.
Грейсон был уверен, что ослышался.
— Негодного? Меня?
И тут она вся расцвела улыбками и заговорила прежним оживленным тоном:
— Ну, это же не конец света. Уверена — ты быстро исправишься… если захочешь.
Она потерла ладони, как будто смывала с них грязь ситуации, и сказала:
— А теперь как насчет мороженого на дорожку?
Место назначения, заложенное в программу публикара, не было общежитием Грейсона. Машина привезла его к административному зданию Академии. По прибытии юношу проводили прямо в конференц-зал со столом, за которым могло бы поместиться двадцать человек, но присутствовало только трое: ректор академии, декан и еще какой-то тип из администрации. Единственной целью последнего было, похоже, впиваться в Грейсона злобным взглядом, словно разъяренный доберман. Плохая новость, помноженная на три.
— Садитесь, мистер Толливер, — пригласил ректор, мужчина с безупречно черными волосами, намеренно посеребренными у висков. Декан стучала ручкой по открытой папке. Доберман ничего не делал, лишь жег Грейсона глазами.
Юноша сел лицом к тройке.
— Вы имеете хотя бы какое-то представление, — сказал ректор, — о проблемах, которые навлекли как на себя самого, так и на всю академию?
Грейсон не стал отпираться — это только затянуло бы дело, а ему уже хотелось покончить с ним.
— Я поступил, как мне подсказала совесть, сэр.
Декан испустила оскорбительный и уничижительный смешок.
— Ты либо чересчур наивен, либо просто дурак, — прорычал Доберман.
Ректор поднял ладонь, останавливая поток желчи из уст этого человека.
— Студент нашей академии, намеренно входящий в контакт с серпами, пусть и с целью спасти их жизни…
Грейсон закончил за него:
— …нарушает Закон об отделении серпов от государства. Статья пятнадцать, параграф три для точности.
— Не умничайте, — сказала декан. — Вам это не поможет.
— Не примите за дерзость, мэм, но мне кажется, что бы я ни сказал, мне ничего уже не поможет.
Ректор наклонился ближе:
— Что мне хотелось бы услышать, так это как вы узнали о грозящей им опасности. С моей точки зрения, единственный способ — это если вы сами были вовлечены в дело, но испугались. Скажите, мистер Толливер, вы замешаны в заговоре против этих серпов?
Обвинение застало Грейсона врасплох. Ему и в голову не приходило, что он может стать подозреваемым.
— Нет! — воскликнул он. — Я никогда… да как вы посмели… Нет!
И тут он закрыл рот. Надо взять себя в руки.
— Тогда будь любезен рассказать, откуда ты узнал о бомбе, — рявкнул Доберман. — И только посмей соврать!