— А здорово вы того егеря саданули!
— Как-никак, а уроки штыкового боя проходил.
В это время раздался тревожный возглас:
— Сержанта Оскольцева убили!
Сержант лежал на камнях, лицом вверх. Пуля попала ему в голову. «Пятеро гавриков у меня», — вспомнил Лаптев свой разговор с Оскольцевым. «Как вот теперь сообщить жене о его смерти?»
Военврач снял фуражку, за ним — остальные бойцы.
— Ну вот, Буряк, осталось нас только двое генералов, — грустно сказал моряку Лаптев. — Теперь у нас с вами обязанности четкие: вы возвращаетесь назад засыпать эту проклятую дыру, а я остаюсь здесь.
— Снова полезут гитлерюги, — возразил моряк. — Не управитесь.
— Слишком близко залегли, поэтому артиллерию против нас побоятся применить — своих побьют. Я так думаю: егеря будут ждать темноты, чтобы сделать в нашу сторону проходы в снегу. Вот тогда, может, и позову вас с ребятами на помощь.
— Ясно, товарищ военврач.
— Вы что-то не договариваете?
— Кони борта повозок грызут. Последние полтора мешка овса осталось. Если затянется дело, — подохнут, на чем повезем тогда больных и раненых?
— Мочите ветки в снегу и парьте их над кострами. Отец мне рассказывал, что казахи таким кормом спасали своих лошадей.
— Попробуем.
Потери у егерей были большие. Лаптев насчитал более пятидесяти трупов. Они четко выделялись на снежном покрове. Но и отряд понес серьезный урон. Погибло девять бойцов, двенадцать было ранено. Похоронили погибших тут же, завалив тела камнями. Тяжелораненых военврач отправил с Буряком.
С гибелью Оскольцева Лаптев почувствовал себя словно осиротевшим. Этот человек умел незаметно делать самую хлопотливую и трудную работу. Буряк был нужен на засыпке взорванного участка дороги. Военврач сам решил остаться на оборонительном рубеже, хотя состояние раненых требовало его присутствия там, в укрытии. Но он был уверен в военфельдшере Петряевой, в ее распорядительности. Кроме нее возле раненых были еще две медсестры и трое стариков-санитаров.
— Ладно, Петр, — совсем не по-командирски сказал моряку Лаптев. — Возвращайтесь на свое место. Если со мной что случится, останетесь главным.
— Рука-то как? — участливо спросил Буряк.
— Ничего, обойдется.
Егеря закреплялись. До них было не более пятидесяти метров. Лаптев видел, как они, словно муравьи, строили свои укрепления, но ничего поделать не мог. Бросать в контратаку ослабевших бойцов было равно самоубийству, выкуривать гитлеровцев стрельбой не имело смысла — урон для врага небольшой, а боеприпасов уйдет много. Вся надежда была на людей Буряка, которые продолжали засыпать взорванный участок дороги. Для того, чтобы они справились с трудной работой, нужно было продержаться по крайней мере еще сутки.
Под вечер на немецкой стороне поднялся человек с белым флагом.
— Рус, не стреляй, переговоры! — закричал он.
Лаптев ждал, что будет дальше. Егерь медленно шел в направлении оборонительного рубежа отряда. Вскарабкавшись к брустверу, сделал предупреждающий жест рукой. Это был офицер.
— Я хочу сказайт командиру…
— Слушаю вас. — Лаптев встал.
Внимательно всмотревшись в него, егерь засмеялся:
— Рус обманывайт меня, вы доктор!
— У нас доктора тоже защищают Родину. Говорите, что вам надо, и уходите.
— Хорошо, я буду докладывать желаний наш командование. Мы даем вам шанс… возможность уйти. На это будем выделять семь часов.
— Что еще? — хмуро перебил Лаптев.
— По нашим сведениям, к вам попали в плен немецкий разведчики. Среди них сын начальник штаба дивизий Пауль Эберт. Они живы?
— Да.
— Наш командир предлагает условий обмена: мы даем вам папирос, галет, консерв, вы — пленных.
— Дешево же вы цените жизнь сына своего командира, — усмехнулся Лаптев.
— Ваш предложений?
— Десять автоматов и два ручных пулемета с боеприпасами, сто килограммов толу, медикаменты, фураж в расчете на пятнадцать лошадей. Если все это не предоставите, через два часа пленные будут расстреляны. Нам негде их содержать.
— Хорошо, — кивнул офицер. — Ваш условий будет доложен командований.
Парламентер ушел. На немецкой стороне снова заиграла музыка. Кто-то крикнул по-русски:
— Иван, иди кушать с нами! Сигарет на!
Бойцы дремали. Слишком велико было то напряжение, которое они испытали сегодня. Лаптев не спешил тревожить их. Как врач он знал, что даже неглубокий, вполглаза сон возвращает силы. Так пусть хоть немного сбросят с себя усталость. Ведь впереди еще столько трудностей.
Рана перестала гореть, только немного лихорадило. Лаптев пожевал засунутый еще утром в карман кусок жесткой конины. Есть не хотелось, но подкрепить силы надо было. Сейчас бы глоток горячего кофе, а еще лучше рюмку коньяку. Но все это пустое, пустое. Однако почему пустое? Чья-то рука подает ему бокал. Да это же Тоня. Она прикладывает к губам палец и говорит: «Тише!» Он пьет, но вместо коньяка в рот вливается холодная родниковая вода. Она так приятна. Лаптев тянется к девушке, хочет поцеловать ее в полные губы, но она исчезает, и перед его глазами появляется грубое, обросшее лицо.