— М-да, — протянул Ордынцев, свертывая новую цигарку. — Любовь, она, наверно, такая… А я до войны зеленый еще был, голубей гонял, городками увлекался. Врубовку к нам на шахту привезли, хотел непременно на машиниста выучиться.
— И выучились?
— Выучился, да работать не пришлось: в армию пошел. Тоже на финской был.
— Может, с моим мужем встречались там?
— А как фамилия?
— Милашевич, Павел Милашевич.
— Нет, такого не встречал.
— А красивая природа на Урале?
— Красивая. Горы, леса, степи, озера. Все есть. В иной год столько грибов и ягод уродится, что хоть лопатой греби.
— Трудно, небось, в шахте?
— Нелегко. Зато интересно. Как в лаву спустился — будто в другой мир попал. Сейчас там и бабы, и подростки уголек рубят. Отец пишет, что много шахтеров на фронт ушло. Не знаешь, кому и труднее — женщинам в тылу или мужчинам на передовой.
— Да, — подтвердила она. — А у нас больше полдеревни партизанило. Многие погибли, а которые и сейчас воюют. Отец мой еще не вернулся.
Женщина замолчала. Егору было приятно ее присутствие. Ему хотелось, чтобы она что-нибудь еще рассказала о себе. Но Евдокия вдруг поднялась, отряхивая приставшую траву, сказала:
— Ну, ладно, товарищ старшина, пойду спать. Заговорилась с вами и забыла, зачем приходила. Вот что: вы завтра нас на косьбу не ставьте, у вас рабочей силы и так много. Лучше дайте нам свое белье, постираем.
Старшина возразил:
— Да неудобно: заношено оно. Мы уж сами…
— Бросьте, Егор! Нашим бабам это дело привычное, партизан обстирывали. Так распорядитесь завтра?
— Ладно.
— И свое бельишко дайте.
Она растаяла в темноте, а Ордынцев еще долго сидел, мусоля потухшую цигарку. А рядом стрекотало, попискивало и негромко вздыхало уставшее под зноем поле.
Утром она подошла к нему смущенная, пряча глаза, точно стыдясь вчерашнего разговора. Эта скованность передалась и Ордынцеву. Покручивая ус, он растерянно передавал ей белье.
— Менять надо. Все БУ — бывшие в употреблении. Разве что на ветошь годится. Так что, Дуся, здорово не старайтесь, добела не достираетесь.
— Все сделаем как надо. Мыло есть?
— Как же, есть, — засуетился Ордынцев.
Он достал с десяток кусков, но она протестующе замахала руками:
— Этим мылом можно всю дивизию обстирать, давайте половину.
— Ладно, половину — вам за работу, ребятишек обиходить. Не обеднеем.
Она пошла к подругам. Ордынцеву показалось, что походка у нее изменилась, появилась какая-то особая осанка и косынка по-иному сидела на голове. «Ишь ты… Ну, дела…»
Вечером, после отбоя, Евдокия снова пришла к нему. Ордынцев при свете аккумуляторной лампочки копался в своем хозяйстве.
— Разрешите? — спросила она, поднимая полог палатки.
— Заходите. Ну как, напарились с нашим бельем?
— Что вы, после косьбы вроде как отдых. Завтра будет готово.
— Спасибо. Вот тут кое-какой порядок решил навести.
— Долго еще будете у нас? Может, бельишко, перечинить успеем? — заговорила она, садясь на патронный ящик. От ее вымытых волос пахло свежестью.
— Не знаю, Дуся, мы люди служивые, как прикажут. Но долго, думаю, нас тут не задержат.
— Это верно, на фронте время горячее, гонят фашистов. Ну, что успеем, то и сделаем для вас. Вы бы ниток нам дали, у нас нет. Из старого холста выдергиваем.
— Можно. Вон, в коробке, Дуся, возьмите.
Она потянулась к полке и коснулась грудью плеча Ордынцева.
Егор почувствовал, как в лицо ему ударила кровь, протянул было к ней руку, но она резко отклонилась в сторону, погрозила пальцем.
— Не балуйте, старшина. Прощевайте.
— Да сидите, гостюйте, — пробовал удержать ее.
Она белозубо улыбнулась, покачала головой.
— Некогда, завтра рано вставать: в деревню, надо сбегать, дочку проведать.
Прошло несколько дней. Скошенная трава подсохла, старшина поставил бойцов копнить.
Жизнь в лагере шла размеренно: утром политзанятия, днем работа, вечером — песни под баян. О войне напоминали только самолеты, пролетавшие, над лугом, да далекие раскаты орудийных залпов. Советские войска все туже стягивали огненное кольцо вокруг фашистских дивизий, зажатых восточнее Минска.
Готовился к боям и полк майора Свиридова. По, ночам на полустанок, расположенный в нескольких километрах от деревни, прибывали вагоны с солдатами, военной техникой, боеприпасами, горючим. Все это немедленно распределялось по подразделениям.