— Пропала теперь моя головушка, — запричитала Настя. — Убьет меня Гришка.
— Ты скройся пока куда-нибудь, — посоветовал ей Семенов.
— Куда скроешься? Под землей найдет. Он такой.
— Ну не реви, что-нибудь придумаем.
Наутро Семенов доложил о происшедшем Шатрову. Тот долго ругался, грозился отдать милиционера под суд. Яков стоял с опущенной головой. Когда о конфузе Семенова стало известно Парфену Трегубову, тот коротко резюмировал:
— Ну вот и сошлись концы с концами. Сегодня как раз пришло сообщение из Красноярска.
— Значит, точно бежал? — догадался Шатров.
— Куда уж точнее, — помрачнел Парфен. — Но дело все в том, что Луковин бежал из тюрьмы еще в апреле.
— Ну, оперативно работают мужики, — ругнулся Георгий.
— Ладно. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Теперь я уверен, что Волкодав здесь, в уезде. И бежал он вместе со своими дружками. Надо будет у Насти засаду сделать.
— Но почему Волкодав бежал именно сюда? — вслух размышлял Шатров. — Не пойму…
— Я так смекаю, что к нам в уезд он ненадолго. У него здесь старые кореши. И выходит, нам в первую очередь банк беречь надо.
— В деревнях снять посты?
— Ни в коем случае! У Волкодава в глубинах осталась агентура. Там потребиловки да коммунарские кассы будут привлекать его.
Допрашивая Настю Вострухину, Шатров удивлялся непостоянству ее характера. Торговка то кидалась в слезы, то откровенно кокетничала с заместителем начальника розыска, то замыкалась в себе до того, что из нее нельзя было выжать ни слова.
— Вы имеете, конечно, право на эмоции, Настасья Павловна, но прошу вас ближе к делу, — сказал ей наконец Георгий.
— Так ведь я переживаю, Георгий Иванович.
— Переживать будете дома, а здесь нужны конкретные факты. С кем был знаком в городе ваш муж?
— Не знаю.
— Вспомните, пожалуйста, Настасья Павловна, вспомните.
Настя снова уткнулась в носовой платок. Она уже каялась, что связалась с милицией. Может, все бы обошлось? Ну, побил бы Гришка за неверность. Разве ей впервой терпеть его руку? А тут, на тебе, влезла в петлю. И говорить нельзя, и не говорить тоже.
— С шорником Курилиным.
— Это тот, что возле заезжего двора живет?
— Он самый.
— Еще с кем?
— С Евстигнеем Васильичем…
— Хозяином номеров «Париж»?
— Да. А больше не знаю.
— Ладно, Настасья Павловна, отдохните. Потом побеседуем с вами еще.
Яков Семенов пришел к шорнику поздно вечером. Тот ужинал с семьей.
— Найди бутылку самогона, — сказал ему милиционер.
— Ты что, какой самогон? — удивился Курилин.
— Ладно, не прибедняйся, — остановил его Семенов. — Надо для дела. Для меня устроишь?
Шорник внимательно взглянул на милиционера, отложил в сторону ложку.
— Да грех же на душу беру, Яков Фомич! — взмолился Курилин.
— Бери, у тебя их много.
— Ладно, Андрей, неси уж, — вмешалась жена шорника, худенькая, вся в бородавках бабенка.
— О господи, помоги нам, — перекрестился шорник, открывая подпол. Вернувшись с бутылью, спросил: — С собой возьмешь али как?
— Здесь выпью. Огурцы есть?
— Есть, есть, — засуетилась жена шорника.
— Мне надо с тобой откровенно поговорить, — сказал Семенов шорнику, когда его жена ушла на кухню.
— О чем?
— Узнаешь.
На столе появилась миска с огурцами. После того, как домочадцы удалились в другую комнату, шорник спросил:
— Ну, говори, Семенов, чего тебе надо.
— Дай закурить самосаду.
— Держи.
— Так вот, Андрей, многое я тебе прощал. И ворованным, ты приторговывал, и спекуляцией вместе с Настей Вострухиной занимался. Теперь за тобой дело.
— Что хочешь?
— Уволили меня из милиции…
— Вот это номер! — присвистнул Курилин. — За что же?
— Гришку Вострухина упустил. А у Парфена разговор короткий: выметайся!
— Дела, — протянул шорник.
— Хуже некуда. Хочу, Андрей, отомстить Трегубову с твоей помощью.
— Это ты серьезно?
— Серьезнее некуда.
Шорник вскинул на Семена белесые глаза.
— Ладно, приходи ко мне завтра, я сведу тебя с нужным человеком.
— Спасибо. Что же ты себе не наливаешь? Давай, теперь одной веревочкой связаны.
Лукерья спустилась вниз, отрывисто бросила Шубину:
— Иди, хозяин зовет.